Не успел Андропов толком и оглядеться на новом месте, как началась война. Столицу новоявленной республики финны с помощью немцев взяли уже в октябре 41-го. Куусинен с многочисленным своим аппаратом осел в глубоком тылу. Делать им было нечего, но штат работников строго сохранялся. Считается, что Андропов в военные годы участвовал в руководстве партизанским движением в Карелии, но никаких подробностей на этот счет имеющиеся источники не содержат. (Любопытно: когда во время недолгого пребывания Андропова Генсеком некоторые литературные холуи, подзаработавшие на выпекании «Малой земли», бросились было сочинять о «карельских партизанах», сам герой отнесся к этим затеям сугубо отрицательно.)
И тут, уже в зрелые годы, проявил Андропов присущую ему осторожность! В лесистой и болотистой Карелии партизанское движение было довольно сильным, но занимались этим совсем не партийные органы и уж тем паче не комсомольские (напомним, Андропов по должности тогда – секретарь карельского комсомола, он даже военной формы не носил). А диверсии в тылу финнов готовили и проводили военные, но главным образом – органы НКВД. Какова тут была личная роль карельского комсорга, до сих пор ничего не известно, скорее всего никакой. Ясно, что Юрию Владимировичу совершенно не хотелось копаний в этой своей не самой яркой странице биографии. Брежнев на Малой земле хоть под огнем бывал и даже тонул в море на подбитом катере, это документально установлено. А Андропов? Ранений не имел, боевых наград тоже, только под конец войны получил Красное Знамя. Но не за подвиги в окопах и атаках…
И еще последний раз вспомним мистическое пророчество Гоголя: «Ни друга, ни товарища…» Необычайно замкнут всю жизнь был Андропов, а оттого и неизбежно одинок. Например, сколько приятелей было у широкого душой Брежнева! И по учебе, и по работе в разных сферах, и по службе в армии! (Маршал К.С. Москаленко, с которым мне довелось вести неоднократные и довольно откровенные беседы, рассказывал, что в самом конце войны, командуя 4-м Украинским фронтом, он недолгое время был начальником Брежнева; впоследствии положение их стало вроде бы совсем разным, но Генсек не забыл своего старого Маршала и постоянно оказывал ему знаки внимания.)
Не то Андропов. Нет никаких данных, чтобы у него были с кем-то отношения помимо деловых. Судя по осторожным намекам детей, так же замкнуто жила и его семья. После кончины Андропова стало известно, что он всю жизнь писал стихи, но никому не показывал их. Характерная черта: если пожилой уже человек сочиняет стихи сугубо «для себя», то это верный признак душевного одиночества.
…В июне 44-го наши войска освободили Петрозаводск. Вслед за Куусиненом в полуразрушенный город возвратился и Андропов, уже вместе с семьей, женой и сыном Игорем, родившимся в минувшем году; дочь Ирина появилась через три года.
Солдат спит, а служба идет. За три года пребывания вдали от фронта Андропов в чиновном отношении «вырос»: по возвращении в столицу разоренной республики он уже делается секретарем Петрозаводского горкома партии, а в 1947 году – вторым секретарем всей республики. Это был уже высокий в номенклатурном смысле пост. О каких-либо особых успехах Андропова в ту пору неизвестно, да и вряд ли они были, служил как все. Однако в 1951 году он получил вожделенное назначение всех провинциальных честолюбцев – в Москву, в аппарат ЦК, сперва инспектором, а вскоре становится уже заведующим подотделом по международным вопросам.
Совершенно очевидно, что без помощи Куусинена такого рывка ему бы не сделать. Присмотримся к его покровителю Отто Вильгельмовичу. Родился он в Русской Финляндии в конце 1881 года, отец был, видимо, не бедным, сын получил прекрасное образование: окончил гимназию, а потом Гельсингфорсский университет. В 1905-м получил звание магистра философии, знал иностранные языки – немецкий, шведский. В Финляндскую социал-демократическую партию вступил в 1904-м, принадлежал к ее левому крылу, был редактором ряда партийных изданий, участвовал в конгрессах II Интернационала, встречался с Лениным-эмигрантом.
Тут надо коснуться одной деликатной темы; осмелимся сделать одно предположение, оно, однако, кажется нам довольно обоснованным. Западные социалисты времен II Интернационала зачастую примыкали к масонам, а нередко и становились непосредственными членами лож (речь идет, понятно, о руководящем ядре). Весьма сильно было развито политическое масонство в скандинавских странах, особенно в Швеции, причем характер его здесь отличался резкой антироссийской направленностью. Финляндия как бывшая многовековая колония Швеции находилась под сильным влиянием бывшей метрополии, верхние слои населения даже говорили по-шведски.
Быть у моря и ног не замочить? Мог ли молодой финский интеллигент, левый социалист избегнуть облучения со стороны соседних «братьев»? Это трудно предположить.