ANENERBE

— Вопреки воле или желанию, — продолжил мысль Алексей Митрофанович, — под воздействием сил неопределенного характера. Очень интересно. Мы совершенно не представляем эти силы, а то, что они существуют, сомневаться не приходится. Дверь же я закрыл, а она открылась! Никогда прежде не открывалась, а сегодня — пожалуйста. И сегодня приходите вы. И пистолет сегодня стреляет. Полагаю, сегодня еще чего-нибудь произойдет… тенденция.

— Чего? — не понял Виталий Борисович.

— Поживем — увидим. Как правило, непредвиденные обстоятельства — обусловленная закономерность, то, чего невозможно избежать. Некий сценарий, который обязан воплотиться в жизнь. Мы с вами — актеры. И не только вы и я, все мы — актеры. Вот только кто пишет этот сценарий? Говорите, в квартире кто-то был? А кто может быть, если живу я один? Допустим, вам показалось. А почему, спрашивается? Должна быть причина!

— Дверь-то открылась, — напомнил товарищ Шумный.

— Вы хотите сказать, ее открыли? Тогда напрашивается вопрос — а кто открыл, если никого нет? Вы же лично убедились — нет тут никого! Скажете, забыл закрыть, однако и тут я вам помочь не могу — не помню! Вроде закрывал, да и как ее не закрыть, если отправился по делам?

— Мне кажется, это была женщина, — неожиданно заметил Виталий Борисович.

— Клавдия Степановна?

— Не знаю, но думаю — женщина.

— Это еще почему?

— Не могу объяснить, предчувствие. Мужчина всегда почувствует женщину и наоборот.

— Животный инстинкт, понимаю. Здесь я с вами согласен, данный феномен лежит в нашей подкорке — неуправляемое чувство подсознательного, унаследованное от наших далеких предков. Женщина для мужчины не только образ, запахи… это значительно глубже, насколько глубоко, что потребуется вся история рода человеческого, чтобы добраться до истины. Но что нужно Клавдии Степановне в моей квартире? Она сейчас обладает куда большими возможностями, чем вламываться через дверь. Для нее не существует физических преград и пребывает она в несколько ином измерении, куда многим из нас вход заказан. Нечего нам там делать, согласны? Как нечего делать им тут! Если только не опыт прошлого и неисполненные обязательства. Именно опыт может толкнуть их отправиться туда, где их не ждут. Однако тот же опыт прошлого сбивает и вводит в замешательство. Дух без плоти, как разум без тела. Вы что-то хотели сказать?

— Вопрос у меня к вам, — Виталий Борисович полез за фотографией — никого не напоминает.

— Ух ты, какой! Гусар, аксельбанта не хватает! А так — гусар, хотя и без усов.

Алексей Митрофанович впился в портрет, приклеился, явно заинтересованный.

— Хорош! А взгляд?

— Видеть не приходилось?

— Этого? Да вы что! Как его увидишь, если фотографии без малого лет шестьдесят! Сейчас я вам точно скажу.

Горелик поднялся и вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с большой лупой в руке.

— Антиквариат, — довольный произнес он и повертел лупой перед носом, — замечательная вещь. Если депрессия или уныние — рекомендую. Первое средство, наведите, куда хотите, да хоть бы на себя!

Приблизив увеличительное стекло к глазу, Алексей Митрофанович глянул и выразительно моргнул.

— Странно, год не указан,… прежде всегда указывали год и артель, где изготовляли снимок. Фотография была хотя и прибыльным предприятием, но в то же время накладным. А в артеле, как в кооперативе дешевле — разделение труда. Есть!

— Что есть? — не удержался Виталий Борисович.

— Тринадцать «бэ»! Сами гляньте…

На Виталия Борисовича смотрели аккуратным почерком выведенные едва заметные крохотные циферки — единица и тройка. А где же «б»?

— Это номер! — воскликнул Горелик, — так прежде номера писали. Буква «б» и вовсе не «б», а номер! «Ять» по ихнему.

— Может быть, может быть, — повторял товарищ Шумный, разглядывая крохотные цифры.

— Тринадцать!!! — неожиданно воскликнул он и тут же услышал не менее взволнованный голос математика.

— Клавдия Степановна!

Точно! На записке, что передал оперативнику Горелик, значились именно указанные цифры.

— Ничего не понимаю, — признался Виталий Борисович, — какое отношение имеет древний снимок к записке покойной?

Алексей Митрофанович с ответом не спешил. Глянул еще раз на фотографию, а уже затем на милиционера.

— Вот бы на него со спины-то посмотреть, на гусара этого. Я же покойника в лицо не видел — на животе лежал. А со спины, думаю, признал бы. Спина у него выразительная — мужественная. Ноги волосатые? Так у каждого второго мужика волосатые ноги. Ботинки! У него сорок четвертый размер! А у этого?

Вновь принялись рассматривать фотографию — точнее, сапоги Ефима Пафнутьевича.

— Ну никак не сорок второй. Видите? Хотя данный факт доказательством служить не может. У скольких покойников сорок четвертый? А сорок третий?

— Алексей Митрофанович, вам не померещилось? Может, и не было никакого покойника?

— Был! К чему мне вас обманывать? А себя — к чему? И чего, спрашивается, я к нему в лицо не заглянул?

— Испугались?