Анестезия

На лице матери появилось упрямое выражение. Настя знала его слишком хорошо – та уже наверняка вбила себе в голову что-то и отступать не собиралась.

– Что ты мне сейчас предложишь?

– Сиделкой пойти. Но не за копейки, чтобы круглые сутки там сидеть, а к богатому человеку.

– К кому?

Мама поджала губы, отвернулась, глядя куда-то в сторону, и у Насти появилось нехорошее предчувствие. Она пока не знала, с чем – вернее, с кем – оно было связано, но испытывала его. Даже сердце быстрее колотиться стало.

– Ну? – поторопила она мать, когда пауза затянулась.

– К Зубареву Саше, – выдохнула та словно бы с вызовом.

Настя сделала жадный вдох, едва удержавшись от того, чтобы не схватиться за горло. Саша Зубарев. Слишком остры ещё были воспоминания о нём, хотя прошло много лет с тех пор, как они виделись в последний раз. И слишком глубокие чувства к нему она испытывала в прошлом, чтобы вот так просто забыть.

– Что с ним? – прошептала Настя, отчаянно ругая себя за то, что не отказалась сразу, стоило ей услышать имя Зубарева.

– Я так и знала, что ты не в курсе.

– Не в курсе. Так что?

– Инвалид он теперь. Парализован. На матче травму получил.

– Давно?

– С полгода назад.

Настя откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Перед глазами замелькали картинки прошлого, в котором и она, и Саша были такими молодыми и полными надежд. Неважно на что – жизнь, будущее, карьеру – главное, что они, эти надежды, были такими осязаемыми. Казалось, протяни к ним руку и сможешь почувствовать, насколько они реальны.

– Даже не думай об этом, – буркнула Настя, уже решив, что откажется. – Странно, что тебе вообще такая мысль хоть на секунду в голову пришла.

Последние слова она проговорила с укоризной, и когда мать опустила взгляд, прекрасно понимая, что именно имеет ввиду Настя, поднялась с дивана и пошла к Аглае.

– Я Глашу разбужу. Завтракать уже давно пора.

И вышла, чувствуя, как её изнутри разрывает на части от самых противоречивых ощущений.

Она всё же пересилила себя и отправилась посмотреть, как работает детской сестрой Маша Зеленцова. Полненькая, вечно улыбающаяся, с кудряшками на голове – наверное, именно она была создана для того, чтобы дарить тепло детям, которые в этом так нуждались. Она, а не Настя. Что она могла дать тем, кто сейчас тянул к ней свои руки, беззубо улыбался через боль или капризничал, жалобно хныкая? Только слёзы, которые сами по себе выступали на глазах, и которые Настя украдкой стирала, чтобы после натянуть на лицо улыбку и продолжить свои манипуляции.

– Так. Ещё один есть мальчик. Тяжёлый. Почти не говорит, точнее, говорит звуками. ДЦП-шник. Над диагнозом бьются, но похоже, там что-то неизлечимое, ну, помимо ДЦП-эхи, – отрапортовала Маша, вручая Насте стопку подгузников, в которые она и вцепилась так, словно только они могли удержать её на ногах.

– Я… Я наверное, не смогу, Маш, – жалко выдавила она из себя, отходя к окну коридора.

Сколько раз за сегодняшний день она испытывала страх, когда понимала, насколько всё хрупкое. Не стань её в какой-то момент, и Глаша сначала окажется в детском доме, а после, стоит ей заболеть, вот в таком ужасном месте. Нет, здесь всё было светлым и просторным, здесь работали чудесные чуткие люди, но всё равно Настя испытывала ужас, когда находилась наедине с малышами, что испытывали боль. Даже представлять, что её Аглая может быть здесь, было страшно.

– Ничего. Это нормально, – поторопилась заверить её Зеленцова. – Не все могут, это правда.

А Настя стояла, смотрела на нежно-голубое небо, и понимала, что испытывает совершенно малодушное желание сбежать. Туда, где есть прикосновение тёплого ветра, где можно просто устроиться на скамейке и подставить лицо яркому солнцу. Где она сможет забежать в магазин и купить дочери фруктов или её любимый шоколад.

Где есть совершенно иная, отличная от этой, жизнь. И да – мчаться отсюда куда глаза глядят было и вправду малодушно, но Настя знала – если останется – попросту сгорит.

– Тогда я пойду, да?

– Да, конечно. А я к Петьке, заждался уже.

Маша процокала каблучками в сторону дальней палаты, и стоило ей скрыться за безликой белой дверью, как Настя сорвалась с места и помчалась в сторону выхода из центра.

В тот вечер она ни о чём не рассказала матери, решив отложить разговор о Зубареве на утро. Посвятила почти весь вечер дочери, потому что это хоть отчасти отвлекало её от мыслей о Саше. И воспоминаний, что так или иначе рождались в душе. Когда же улеглась в постель, сомнения охватили её целиком.

Настя прекрасно понимала, как именно будут проходить её встречи с Зубаревым. Наверняка и он сам не желал бы видеть её рядом в качестве сиделки. Она же отдавала себе отчёт в том, что всё их общение в итоге сведётся к какой-нибудь перепалке или к чему покруче. И ей придётся приложить все усилия, чтобы сдержаться и не наговорить в ответ всякого, за что её уволят уже на следующий день после того, как она устроится на это место.