– Давай, – согласилась Анфиса. Ей понравилась Гита – может, именно тем, что у нее была лира, или тем, что она могла наизусть прочитать что-нибудь из Псапфы, кто знает. – А как там Эвтерпа поживает?
– Да сочиняет все, мечтательница, – вздохнула Гита. – Диск выпустила, сейчас вот хочет с Терпсихорой клип снять, а Мельпомена говорит, что это – трагедия: клип. Что раньше без клипов обходились.
– Теперь интеграция, – сказала Анфиса, поправляя чепец. – Послушай, все-таки у меня ощущение, будто я сплю. Ну не может, чтобы это все на самом деле… – Анфиса посмотрела вокруг.
– Не бери в голову, – сказала Гита. – И рот на всякий случай тоже не разевай, а то Аполлон на подхвате, а неизвестно, здоров он или болен.
– А что, у вас тоже болеют? – поинтересовалась Анфиса.
– Где это у вас? – возмутилась Гита. – А ты, по-твоему, где сейчас?
–
– Нет, ты сейчас в Москве, в дорогущем ресторане «Прага», ты молода и небезынтересна, – сосредоточила ее Гита. – Поэтому с Аполлоном никакого орального, поняла?
Анфиса передернула плечами:
– Да я не то, что с Аполлоном, я вообще не хочу…
– И правильно. А вот когда твой нищий принц тебя поцелует и ото сна летаргически-затянувшегося избавит, тогда – пожалуйста.
– А он обязательно будет нищим? – обреченно вздохнула Анфиса.
– Все принцы – нищие на самом деле, – успокоила ее Гита и добавила приглушенно: – Зато
Анфиса от этих слов зажмурилась и даже представила, как и кто ее поцелует, но это «как» и «кто» никак не вязалось с образом прекрасного нищего принца, готового пожертвовать «честью мундира» ради ее, Анфисы Прекрасной, спасения, и она заказала штоф по случаю.
– Никогда не пила эту вашу водку, – поморщилась Гита. – Ну ладно, наливай уж, раз такое дело – принца все-таки обмываем. А ты почаще думай о мечте, как о реальности. Тогда все само собой и случится, – выдохнула Гита и залпом опрокинула сотку.
– Ну, как?
– Как, как. Как будто в трехмерность возвращаешься, вот как, – засмеялась Гита, и пошла искать мужа.
…Анфиса осталась вдвоем со штофом и обвела глазами зал: у каждого божества было свое украшение, цвет, собственный столик с троном и символом власти на спинке. Группы божеств образовывали подгруппы из пяти пар, и каждая подгруппа окружалась пятикратным радужным ореолом.
Ореолы голубого цвета были мудры и не напрягали подобно тому, как не напрягает бирюзовая чаша, отгороженная в музее – ниткой – от посетителей. У ореолов голубого цвета не было ни центра, ни границ.
Белый ореол мудрости казался Зеркалом: именно с таким ореолом бежала когда-то мимо Анфисы Белка.
Желтый ореол Равенства был подобен золотой музейной чаше, а красный, сияющий из сердца Амитабы, – коралловой музейной чаше, тоже опрокинутой.
У каждого ореола имелись собственные спутники предельно простого типа «Луна-Земля», но не имелось ни конца, ни начала: Анфисе даже стало казаться, что сами стены «Праги», расширившись до неузнаваемости, никогда не имели ни конца, ни начала, а родились сразу где-то в конфуцианской середине, которую Анфиса с некоторых пор (одной ей известно, за что), недолюбливала.
Вдруг внутренний голос оборвал мысли Анфисы и она поняла, что все эти 42 божества, засветившиеся в Тибетской книге мертвых – порождение чьего-то, а не ее собственного, ума! И как только она это поняла, все божества переместились назад на свои страницы, как когда-то – персонажи «Королевского крокета», отправившиеся на историческую родину, в колоду карт.
Анфиса снова вспомнила о все порождающих мыслях и, прогнав видения, расстроилась немного от той чертовщины, которую вызывала собственной головой лет двадцать.
«Принца пора материализовывать, – гордо, печально, одиноко и медленно соображала Анфиса. – Или нищего. Разницы нет, главное, чтоб разбудил, собака. Поцелуй не обязателен, но запланирован. Фрейд и тут успел…»
Анфиса хотела потрогать себя за рукав, но наткнулась на голое тело: чудесный финикийский костюм пурпурного цвета исчез, оставив вместо себя инкубаторский узкий сарафан, в котором ходило пол-Москвы.
Анфиса вышла из «Праги» и пошла прямо по Калининскому, морщась от грохота и выхлопных газов. Ей показалось, что те образуют не столь отдаленное подобие замкнутого круга, оказавшегося мандалой: Анфиса присвистнула. В центре мандалы сидел лотосоподобный Бог Танца с кривым ножом и черепом, наполненным кровью. Анфиса вспомнила, что череп с кровью означает отречение от жизни – уход от Сансары, и стала ждать, кого увидит дальше.
В восточной части круга появился Хранитель Земного знания, в южной – тот, кто продолжает или укорачивает жизнь, в западной – Хранитель Великого Символа с «Практическим курсом йоги» в руках, в северной – Хранитель Чего-то Особого, очень сложного, и для Анфисы засемьюпечатанного.
Все эти хранители находились в обществе дакинь, похожих на древних манекенщиц, если те существовали, а на самом деле – фей, увлекающихся по молодости тантрической эротикой.