Вскоре подошедший боцман в удивлении чесал макушку — чужаки выволокли наружу совсем чистые тюфяки и устроили мытьё полов! Причём Бьёрн отметил ту ловкость, с которой эти люди вытаскивали ведро с забортной водой, видимо, им и ранее приходилось это делать. А он уж думал содрать с них за наверняка бы упущенное в море ведро ещё монетку.
«Странные они», — подумал боцман и решил ещё немного понаблюдать за ними.
То, что они не московиты, стало ясно сразу, несмотря на их одежду. Точнее, московиты среди них были, но они явно были слугами тех, других. А те мало того, что отличаются от московитов свободным от бороды лицом, но и держатся на палубе привычно. Да и вообще чувствуют себя как дома.
«Поговорю с Хансом», — решил боцман. Развернувшись, он увидел, что свободные от вахты моряки столпились за ним и, почёсываясь, озадаченно смотрят на чужаков.
— Чего вылупились, чёртово отродье? — Боцман раздвинул руками небольшую толпу.
— Бьёрн, они мыться принялись. — Один из моряков показал грязным пальцем в сторону надстройки.
Боцман с удивлением оглянулся: и точно, чужаки, оставшись в светлых подштанниках, принялись уже обливаться водой и намыливать свои тела. Московиты же в этом не участвовали. Поэтому безбородые смеялись над ними и предлагали в шутку окатить их водой, — чудно!
— Ого, боцман! У них рисунки на теле! — воскликнул один из молодых матросов.
Бьёрн решил-таки подойти поближе.
Во время наших послеуборочных водных процедур ко мне подошёл боцман и начал что-то требовательно говорить, хотя я заметил тщательно скрываемую им растерянность. Слов его я не понимал, но общий смысл уловил: этот человек в обильно смазанных ворванью сапогах хотел денег. Меня, как обычно, выручил Тимофей Кузьмин.
— Он денег хочет, полрубля. За воду, еду и тюфяки надо заплатить, — хмуро проговорил он.
— Так у нас свои запасы! Я бы не стал пить их воду и тем более брать их еду! А матрасы мы же убрали. — Я хотел было отшить наглого боцмана, но Кузьмин и Микулич посоветовали мне не ерепениться, а заплатить требуемую сумму.
Мне пришлось отсчитывать так нужную в Кристиании мелочь. Мелочью я считал всё, кроме золота. Конечно, у нас были «лишние» золотые пластины, но кто знает, как оно дальше повернётся? Удастся ли золото удачно разменять, или там свои курсы валют и драгметаллов? Скрепя сердце я вручил изображающему скуку боцману примерно полрубля серебром. Тот, получив деньги, ухмыльнулся и, погремев металлом в ладони, ушёл за дверь левой стороны надстройки.
— Он отдаст деньги капитану, — проговорил Кузьмин.
— Пускай они подавятся своей тухлой селёдкой, — проворчал я, сожалея о лишней трате.
Анекдот какой-то — сервиса нет, а заплатить надо.
На следующий день я решил устроить очередное занятие для нижегородцев по матчасти вооружения и теории обращения с револьвером и карабином. Оружие было вытащено из ящиков, мужики снаряжали и разряжали его, указывали на составные части конструкции оружия и рассказывали о взаимодействии механизмов.
— Может, постреляем? — предложил Белов.
— Не думаю, что это хорошая идея, Брайан. Капитан вряд ли будет доволен нашей пальбой.
— А я бы пострелял, — задумчиво проговорил Микулич. — Что-то мы с Тимофеем опасаемся, как бы даны не захотели бы попробовать нас пощипать.
Я вопросительно посмотрел на Кузьмина, тот развёл руками:
— А что тут странного, Пётр Алексеевич? Обычное дело.
По рассказам Тимофея я вынес одно: в этом веке понятие «купец» и «пират» довольно размытое и может меняться в зависимости от ситуации, благоволящей к грабежу либо нет. Можно и попробовать попугать их либо озадачить. И всё-таки я настоял пока попридержать эту идею — не нужно лишнего шума, сейчас главное до Кристиании доплыть без проблем. Но карабины я приказал в ящики не убирать, а, заряженные, держать под рукой. Да следить за всяким движением датчан у надстройки. Лишний раз поостеречься — не лишнее. Да и вообще постараться не высовываться. Однако морпехи, соскучившиеся по настоящему морю, старались чаще бывать на палубе, наблюдая за работой датчан. Дело дошло до того, что боцман Бьёрн сам подошёл ко мне и посоветовал моим людям держаться подальше от его моряков.
А вечером второго дня пути в нашу каюту ввалился пропахший винным уксусом тип в донельзя грязной одежде. Он озирался по сторонам, не зная, чему удивляться: то ли сложенным на виду карабинам, то ли неведомой ему чистоте и уюту, царящему в каюте. Не найдя глазами того, к кому ему стоило бы обратиться, он сбивчиво и плаксиво заговорил, обводя горестным взглядом всех нас. Речь его продолжалась около пары минут, и даже я понял, что он повторял какой-то рассказ. По-видимому, что-то случилось с его сыном, так как он говорил «сён» и «книв», явно упоминал Архангельск и англичан, будь они неладны.
— Тимоха, он что, про сына и нож говорит?
— Да, он говорит, что его сына Кнуда ещё в Архангельске англы порезали. Корабельный костоправ говорит, что его сын помрёт, а он надеется, что среди нас есть хороший лекарь. Обещает денег.
— Ясно, скажи ему, что мы сейчас посмотрим. Брайан, доставай аптечку! Божедар, возьми чистого белья и воды.