Ангарский Сокол

— А ежели отряд стрельцов при пушках и с даровитым в воинском искусстве воеводой на Сокола того пустить? Сдюжит ли? — внимательно посмотрел на воеводу царь.

— Сдюжит, государь, — вздохнул Беклемишев. — Отряд Ондрея Племянникова на трёх стругах с сотней казаков ангарцы ко дну пустили, не дали к крепости и близко подойти. А ежели и подошли бы — про ружья ихнеи я сказывал особо.

— Людишек ему, значит, за золото и меха, — усмехнулся Романов. — Ну что же, будут ему людишки!

Беклемишев, видя, как царь живо интересуется ружьём, предложил назавтра с утра пострелять по воронам, что в изобилии водились в Кремле. У царя даже проявлялась периодическая мигрень, вызывавшаяся их истошным гвалтом. Соколы, державшиеся на службе, не справлялись с этими пернатыми волками, что постоянно склёвывали и пускали по ветру лохмотьями позолоту куполов кремлёвских храмов.

— Почто с утра? Сейчас же и учнём! — воскликнул Михаил.

Промозглая погода с резким холодным ветром и ворохом острых снежинок, будто бы старательно метаемых им в лицо, не располагала к показательной стрельбе. Михаил поморщился, а дюжий боярин, глава Сокольничего приказа, с удовольствием предложил самодержцу испытать мушкет в нижних палатах приказа Большого дворца, чем вызвал на себя гневный взгляд князя Алексея Львова, головы Дворецкого приказа.

Тёмные своды нижних палат мигом осветились десятками свечей. Беклемишев посоветовал Львову заранее приказать служкам открыть находящиеся под потолком прямоугольные слюдяные оконца. Пара бояр приволокла, наконец, к несчастью для Алексея Львова, замеченный Михаилом в коридоре при лестнице полный комплект рыцарского облачения, который его предок стащил с трупа какого-то немецкого рыцаря ещё в Ливонскую войну. Кое-как установив его к дальней стенке, уложенной деревом, да подвязав к крючьям, торчащим из стены выше деревянной обивки, бояре, шумно сопя, отошли к стоящим в сторонке остальным вельможам.

— Ну, показывай, Васька, как сей чудной мушкет палит. Чай тут порох не сдует, — рассмеялся царь.

Захихикали и бояре.

— Государь, нету тут отсыпного зелья, — удивил царя Беклемишев. — Токмо патрон, яко его называют в Ангарском княжестве. Тут взводится курок, здесь нажимаем на личину и открываем затвор кверху, берётся сей патрон и кладётся в приёмник до упору, закрываем затвор, дабы он щёлкнул. Опосля поднимаем прицел и целимся супостату в голову, нажимаем на спуск. — Последние слова воеводы потонули в грохоте выстрела.

А Беклемишев продолжал стрелять, второй выстрел, третий, четвёртый, пятый. Помещение потонуло в едком дыму, многие закашлялись. Царь, приложив платок к лицу, с восторгом и озорным блеском в глазах смотрел на оружие.

— Ежели у моих стрельцов были бы такие мушкеты, никакие ляхи сейчас бы не терзали народ православный! Дай-ко и мне! — Царь буквально выхватил ружьё из рук воеводы. — Сказывай, что делать! — прикрикнул на Беклемишева самодержец.

В итоге доспехи превратились в куски железа с рваными краями, а шлем даже раскололся от меткого выстрела царя, видимо, сказалось плохое железо оного. Так и погибли привезённые из Ливонии латы безвестного немца, зато Михаил на радостях щедрой рукой возместил убыток обрадованному по этому поводу князю Львову. Сей проверкой ангарского оружия были решены две задачи: сотрудничать с Ангарией и торговать с нею людьми, но делать сие в тайне великой, дабы христианские государи Европы не прознали о сём никоим образом.

На следующий день боярина Беклемишева царь назначил на должность головы новосозданного Ангарского приказа с наставлением сопровождать караваны к князю Соколу и забирать у него плату. В Енисейск же отбыл сын воеводы Измайлова, погибшего в Смоленскую войну, Василий Артёмович.

Поморье, Святица

Март 7146 (1638)

К весне надо было обновить ёзы — ограды пастбища от лесного зверя для возросшего в числе скота. Обходя и помечая себе пригодные для сего дела деревья, Яр забрёл на возвышающиеся над речной долиной Митькины холмы. Назвали их так совсем недавно, по имени младенца Димитрия, коего нечаянно родила тут одна из женщин деревни.

— Глень-ко!

Ярко с удивлением смотрел, как по рыхлому снегу к поморской деревне приближается монастырский возок. Земли, на которых стояла деревня, давно уже были отнесены к ведению Соловецкого монастыря. Однако до сего дня монастырь не баловал поморов своим вниманием. Язычники они поганые, что же тут поделаешь! Поганые али не поганые, но с христианами уживались они вполне мирно, разве что в Архангельске или в Холмогорах пожурят поморов за невнимание такое ко Христу и Богородице. Конечно, в деревне были и христиане, но немного, всего лишь несколько семей, и отношения с ними были ровными и взаимоуважающими. И вот, спешит кто-то из монастыря до Святицы.