Ангарский Сокол

Наконец снова пришли телеги, и Ивашка с удовольствием запрыгнул в одну из них, рядом с матерью, которая держала Машку. Отец шёл рядом. За воротами начинались поля, где зеленела незнакомая ботва. Что это за растение, не знал и Игнат, отец Ивашки. Зато слева от дороги росла свёкла, которую мальчуган узнал сразу. В поле ходило несколько человек с деревянными заступами — открывая и закрывая доступ воде в кадки, где она собралась для полива. Источником воды был запруженный посередине поля ручей, обложенный камнем, протекавший разделительной чертой сквозь посадки. Ворота городка были распахнуты настежь, телеги въехали во двор и остановились у длинного дома с большими составными окнами.

— Идёмте за мной! — Перед крестьянами появилась полная черноволосая женщина с узкими глазами на широком лице.

— Вещи оставьте здесь — их никто не возьмёт, — сказал один из воинов-ангарцев, когда крестьяне потянулись к своим пожиткам, сложенным в телегах.

А несколько молодых ребят всё в тех же одеждах, что и у воинов, уже распрягали оленей. Ивашка вошёл в длинное светлое здание, похожее на вытянутую горницу, где стояли лавки и длинные столы. На столах стояли тарелки с хлебом, стопочки с солью, ложки и глубокие миски. Посреди стола стояли котлы с дымящимися ароматными щами. Женщины в передниках принялись разливать щи по мискам, а крестьяне с большим удивлением смотрели на это, но ничего не посмели сказать. Хотя Ивашкин отец пробормотал, что, мол, могли бы и из общего котла щи похлебать. Ну а после того, как котлы из-под щей опустели, несколько женщин в передниках и чепчиках с помощью мужчин занесли такие же котлы, но уже с истекающей маслом гречей и кусками варёного мяса. Ивашка объелся тогда до полного изумления. Для маленьких детей, которых было не так уж и много, приготовили сладкую молочную кашу и творог да тёплое молоко с мёдом. Когда все уже доедали кашу, знакомый уже Ивашке ангарец с усами громко сказал, выйдя к столам и обращаясь к крестьянам:

— После обеда прошу не вставать, а обождать, пока с вами не поговорят.

Через некоторое время к отцу Ивашки подсел ангарец с листами бумаги:

— День добрый! Назовите свои имена и возраст, сколько вам лет.

— Игнат, Корнеев сын, двадцать девять вёсен.

— Родовое, семейное прозвище есть? — уточнил ангарец и, увидев покачивание головы, спросил: — Как деревня ваша называлась?

— Засурье! — крикнул Ивашка.

— Игнат Корнеевич Засурский. — Ангарец записал имя Ивашкиного отца деревянной палочкой, из которой торчал чёрный, похожий на уголь кончик, и посмотрел на мать.

— Евдокия, Петрова дочь я, — смущаясь, молвила она. — Двадцать семь вёсен.

— Ивашка, девять годов мне, а это Машка, ей скоро три весны будет, — громко отвечал мальчуган, показывая на всё ещё потягивающую сладкое молоко сестру.

— Ремеслом владеете, Игнатий? — задал следующий вопрос ангарец.

— По дереву могу работать, бортничать. Борти у меня остались, — отвечал отец.

— Это очень хорошо! — воскликнул ангарец. — Отпишу вас в Свирское! Там как раз нужны люди, умеющие обращаться с деревом. А ты, Евдокия, ткать умеешь? — обратился он к матери. — Очень хорошо! — обрадовался он, увидев, что та кивнула.

Ангарск

Середина лета 7147 (1639)

Кремль активно застраивался. Кирпичные либо облицованные камнем одно- и двухэтажные строения плотно примыкали друг к другу, образуя тесные улочки с мостовыми, также мощенные камнем. Нашему современнику, попавшему сюда впервые, могло бы показаться, что он находится в небольшом прибалтийском городке. Но стоило ему пройти пару улочек — и это впечатление сразу бы улетучилось: административно-жилая часть кремля занимала всего лишь до четверти его территории. Всё остальное место было освобождено от небольших деревянных построек, которые, будучи разобранными, заново собирались уже в посаде. В южной части кремля разбили небольшой сад с прудом, а с его боков примыкали теплицы и грядки, в которых Дарья и её ученики выращивали самые разнообразные лекарственные растения, что в изобилии водились в Прибайкалье. Теплицы упрятали за стены ещё и потому, что вид такого рода использования стекла был бы для современников этого века делом расточительным и неслыханным, хотя, казалось, переселенцев уже ничем не удивишь — они повидали в Ангарии всякого. Деревянные стены и башни кремля с весны постепенно разбирались, уступая место более прочному материалу. Оглядывая две башни, которые поднимались вверх уже в камне и покрытые строительными лесами, Соколов покачал головой: «Не успеем до снега довести…»