Ангарский сокол

На следующий день Сазонов, поговорив с Олегом, начал вместе с ним отбирать из даурского ополчения небольшой, по местным меркам, отряд. Набирали наиболее крепких, волевых и восприимчивых к обучению людей. Шесть десятков молодых воинов обучали ружейному бою и взаимодействию со своими товарищами в боевой обстановке. На обучение ушло почти три месяца. К середине ноября албазинская дружина была укомплектована. Не у всех были ружья, но это компенсировалось тем, что лучшие лучники лояльных посёлков тоже были с Сазоновым. В крепости майор оставлял за себя Олега Васина, а с собой, помимо дауров, забирал пятерых морпехов и с десяток казаков. С казаками, кстати, вышла интересная коллизия. Среди тех раненых бородачей, что пленили владиангарцы после очередного столкновения с енисейцами около крепости, был и десятник Семён, сын Иванов. Было это ещё в 1635 году. Сначала его записали как Семёна Иванова, но потом, после его полного выздоровления и вступления в войско Усольцева, выяснилось, что казак этот – сам Дежнёв. Правда, тогда он был ещё рядовым казаком и не совершил своего великого подвига, пройдя по проливу между Евразией и Америкой с севера на юг, по всей его длине.

– Ну вот, сломали человеку геройскую судьбу, – сокрушался тогда Соколов.

Сейчас Дежнёв был полусотником Ангарского казачьего войска и третьим, после Васина и Сазонова, человеком на Амуре. Не считая крещёного даурского князя Ивана, который был властной фигурой только для самих амурцев.

Так вот, одним холодным ноябрьским утром, когда ещё и не рассвело, Албазин пришёл в движение, окрасился огнём факелов. Звенело железо, ржали кони. Ворота посада широко раскрылись и всадники, мистически озаряемые светом, один за другим стали выезжать на восточную дорогу, с ночи покрытую свежевыпавшим снегом. Отряд, сгруппировавшись в походную колонну, на рысях уходил навстречу поднимающемуся над линией леса солнцу. Вечером четвёртого дня пути, останавливаясь по пути в лояльных посёлках, албазинцы наконец достигли пределов владений мятежного поселения, которое было теперь в паре километров. Отряд спешился, приступив к отдыху и ужину, а к посёлку ушло несколько даур-разведчиков.

– Может, всё запалить и делов-то? – подошёл к Алексею Дежнёв.

– Нет, Семён, нам никак нельзя этого делать, – отвечал майор. «Ваши казачки как раз на этом и погорели», – чуть было не добавил он.

Странно, но он испытывал некий пиетет к этому человеку. Имя статного и волевого бородача довлело над ангарцами. «Для полного счастья не хватает Ерофея Павловича Хабарова», – говаривал Саляев. Кстати, встретить его вполне было возможно. Исследователь Амура и гроза амурских жителей сейчас, по всей видимости, находился в Ленском или Якутском острогах. Да и наверняка он уже бывал южнее, а может, именно он и был тогда подле Шилки?

– Нам нужен этот посёлок, за ним уже Зея, наше пограничье с Русью, – повторил Алексей.

– Да какая там Русь? – изумился Дежнёв. – Что ты говоришь-то, Алексей Козьмич? Нету там ничего, опричь леса да зверя. Пограничье, откель ему взяться-то?

– Таков уговор, Семён. Не спорь, а нам тут крепость нужна. За Амуром солонец сидит, а дальше князцы дючерские. Зажигайте факелы, Семён, выходим.

– Запаливай огонь, братцы! На коней! – закричал казак.

У каждого из бойцов Сазонова при себе было по паре факелов и спички. Так что вскоре огненной змеёй колонна албазинцев рывком подползла к ночному посёлку, где встретили их оскаленные пасти собак да шарахающиеся в стороны разбуженные амурцы. Сазонов же опасался дючеров, как неплохих лучников, поэтому экипировка была сработана ещё в Албазине. Бойцов защищал доспех, который считался самым лучшим у дауров, а ангарцы помимо прочего имели ещё и бронежилеты, которые они взяли с собой ещё в первый поход. Выставив по сторонам ружья и зорко посматривая за каждым шевеленьем меж дючерских домишек, албазинцы при помощи уже бывших здесь товарищей, достигли дома старейшины. А растёкшиеся по посёлку всадники загоняли обратно в дома пытающихся убежать жителей. Некоторым всё же удалось бегом по заснеженным полям удрать к лесу. Им не препятствовали. А в посёлке пришлось и немного пострелять, успокаивая особо ретивых. Дом старейшины и главы рода в одном лице этого мятежного поселения был окружён. Наступила относительная тишина, нарушаемая лишь истерикой сторожевых собак и лошадиным всхрапыванием. Спешившись, часть дауров и казаков под свет факелов выволокли из дома голосящих и воющих баб, плачущих детей и обречённо упирающихся мужчин, в том числе и хнычущего старейшину, умолявшего, как перевели дауры, не избивать всей деревни.