Ангары

Сомнамбула на потолочной балке ангара завис на цыпочках вниз головой,
чем нанял думать о будущем двух опешивших опекунш. Женщины
невменяемы, и та, что с хоботом, в ленноновских очках, трясётся от злости
в такт сопернице, а ей припишем чёрный плащ нефтяной её же ресницей,
она его раскрывает над головой, и плащ принимает вид анатомической
                                                                                             почки.

Пробудится этот, висящий, а ну-ка, развяжется где-то неплотно завязанное

                                                                                         сочетание
эфира и духа. Тише! Сражаются женщины, что державы, и будь я апостолом,
                                                    ни в одной не проронил бы ни слова.
Первая отрывает синюю ленту с катушки и рот заклеивает поперёк.
Сопернице скотч перекидывает, и та лепит на губы от уха до уха ленту, —
                                                                                   дерись молча!
Серьги снимают как на ночь глядя, и вот они сеют в безмолвии по телам
вспышками окровавленные кокарды и крутят друг другу уши.
Векторами потрясая, вращательные запуская прыжки или оцепеневая.
                                                                                Какое-то время
передвигаются только единым полем, как электронной варежкой по экрану
или магнитом с исподу стола, или накрытые каменным одеялом,
или за ними следит ворсинка железного троса, проглоченного под
                                                                                         гипнозом.
Третий присутствует невидимо в поединке – держит дерущихся в челюстях,
чертит им руки и ноги, стирает и снова уравнивает положения;
                                                                                     выше и ниже
по желобам пускает суставы, проводит дуги и тотчас
                                                        навёрстывает их наобум – осями.
Пальцы не слушаются, удивительные и словно туманные – пальцы
собирают наощупь в руинах стеклянного дома (землетрясение на заре)
                                                                        разбросанное барахло
в чащобе порезов; только нитку фосфорную на горизонте
                                              забывает отхлынувшая чувствительность.
Обе так отрицают зеркально: «Не верую в того Бога,
                                             который тебя после смерти моей покажет.»

По пояс прыгая в координатной сетке, они запутываются и застывают.

Но тут одна другой с силой вправляет кулак в солнечное сплетение, и та

                                              открывает рот широко, а глаза закрывает.
Юбки: цвета слоновой кости у одной, у другой – жестяного с переливом,
                                            шуршат, но им кажется, – громоподобно.
Они их скидывают синхронно, потакая тишине и общей задаче.
А ну-ка, пробудится этот, висящий, развяжется где-то неплотно завязанное
                                                                     сочетание эфира и духа.
Друг на друга уставились, словно гадательницы по внутренностям,
                                   и дальномеры наводят насквозь до самой спины:
вот бы выпуклый шейный 7-й позвонок выбить ножом кожевенным,
                                                                  чтоб взвизгнула белизна,
стружка слетела б с кости, а кровь медлила появляться, но

увядает драка и громоздит промашки, удаляясь от своего центра.

Так Эльпинор, шагал ли он прямо, как слепой штатив, или – раскинув
                                                                                              руки,
катился, как разрезанный цитрус, по краю крыши и Одиссеи,
хватаясь за лестницу винтовую в мир теней, спьяну пропустив стремянку?
Пассажир по ходу периферийный – демон раскоординированности
                                                                                     и забвения.

Но дальше, совсем вдалеке от ангара, заброшенного за городскую черту

                                                              в шиповники и чертополохи,
за горящей дорожной развязкой, на бензоколонке
                                                        находится этой драки – Афелий.
В баре сидит с выражением безмятежным: «Как-то связаны две Кореи
и миллион сумасшедших коров, – их гонят через минное поле,
забытое между границам этих корей… Связаны музыка Брукнера
                                                                         и цианистый калий».

«Всё проходит через меня, звук или цифра», – кладя на стойку плавник,

                                                             утверждает корифей Афелий.