Ангел

— От бабушки мне осталась квартира в центре столицы, я ее продала, а вырученные деньги потратила на фальшивые документы и ваш контракт.

— Мы получили только аванс, — уточнил Дохлый.

— У меня есть вся сумма.

Одноклассник предупредил, что без денег наемники и пальцем не пошевелят. А они, эти самые ребята, назначившие встречу в маленькой квартирке на окраине города, стали для молодой женщины последней надеждой.

— Сама зачем приехала? — грубо осведомился Палыч. — Ты понимаешь, что можешь помешать?

— А вы понимаете, что мой сын может быть жив? — Анна вытряхнула из пачки длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась, после чего продолжила: — И если он жив, я должна быть здесь. Я никому не верю, даже вам. Я хочу принимать участие в поисках. Я…

— Где твой муж? — перебил женщину Палыч. — Ну, в смысле, отец ребенка. Где он?

— Сбежал, когда узнал, что я забеременела.

В принципе, любви там и не было, просто секс. И неожиданное решение Анны оставить последствия этого самого секса. На Гришу она обиды не держала и поддержки от него не ждала.

— Родители?

— Они ждут… Надеются. Как и я, надеются, что Костя жив. А он…

— Мертвый, если судить по документам, — заметил ломщик.

— Я хочу, чтобы вы проверили.

— Как?

— Не издевайся над девочкой, Дохлый, — хмуро велел Палыч. — Ты знаешь как: надо искать деньги. Это самый верный след.

— То есть вы допускаете, что Костю могли похитить?

Анна надеялась. Сама понимала, что вероятность благоприятного исхода мизерная, но надеялась. Верила. И потому она с такой радостью ухватилась за слова Палыча.

— Тебя срисовали в самолете и подсыпали лошадиную дозу метилэргометрина или какой-нибудь другой дряни, чтобы вызвать преждевременные роды. Еда была со специями?

— Кажется…

— Туда и махнули.

— Кто?

— Кто-то из стюардов работает на «ангелов», — как маленькой, объяснил Палыч. — Они высматривают потенциальные цели и сообщают о них на землю.

— Но зачем?

— Вариантов много, — развел руками Дохлый. — Например, подсуетился коммерческий детдом.

— Все равно не понимаю, — растерялась Анна. — Объясните, пожалуйста.

— Если коммерческий детский дом заявит, что ему на крыльцо подкинули младенца, то он автоматически получает дотацию из казны — четыреста тысяч в год.

— Ого! — не сдержался Палыч. — Четыреста штук? Я думал, меньше.

— Четыреста.

— Почему, в таком случае, мы занимаемся всякой ерундой?

Сначала Анна вздрогнула и лишь через секунду поняла, что хмурый наемник шутит. Однако Дохлый ответил напарнику предельно серьезно:

— Потому что мы не хотим воровать детей в роддомах, или подкупать судей, чтобы они отнимали детей у иностранцев, или подкупать полицейских, чтобы они забирали детей у нелегалов, или подкупать чиновников, чтобы они…

— Можешь не продолжать. Я лучше буду убивать взрослых, чем делать деньги на детях. — Палыч посмотрел на Анну и мрачно произнес: — Обычно на этих словах гражданские осведомляются насчет моей совести.

— У меня украли ребенка, — жестко напомнила женщина, сдавливая окурок в пепельнице. — И если тебе понадобится убить, чтобы его вернуть, я хочу, чтобы ты убил. Если в какой-то момент ты решишь, что нужно убить еще, а моего взноса недостаточно, я продам вторую квартиру, продам все, что у меня есть, продамся в рабство, но заплачу тебе, и ты убьешь столько людей, сколько нужно для освобождения моего сына. — Она помолчала, после чего негромко спросила: — Нет желания осведомиться насчет моей совести?

Ответом стала улыбка.

— Без дополнительной платы, — спокойно произнес Палыч, которому очень понравилось услышанное. — Я верну тебе сына без дополнительной платы и убью столько людей, сколько понадобится. — Помолчал и веско добавил: — Даю слово.

— Пожалуйста, объясните суду, что вы имели в виду.

Падда скривился, проклиная в душе длинный язык тупого клиента, но тут же вскочил на ноги и попытался сгладить ситуацию:

— Ваша честь, обращаю ваше внимание, что данное высказывание стало следствием тяжелейшего эмоционального состояния, в котором мой клиент пребывает несколько последних недель, и…

— Ваш клиент только что заявил, что его преследование вызвано ненавистью, которую к нему испытывают окружающие, — мягко напомнил судья. — Заявление весьма жесткое, я бы даже назвал его вызывающим и содержащим признаки неуважения к суду. Потому я хочу, чтобы господин Раков конкретизировал обвинения.

— Ваша честь, я уверен, что мой клиент случайно использовал столь сильное определение…

— Нас ненавидят, — громко произнес Кирилл. — Я чувствую это каждой своей клеточкой.

Сейчас он не собирался внимать доводам рассудка, точнее, адвоката. Раков решил высказаться.

— За что вас ненавидят? — уточнил судья.

Присяжные навострили уши. Прокурор, за которого говорливый обвиняемый делал половину дела, довольно усмехнулся.