Ангел

Прихотью своего не вполне осознанного желания, Март оказался в том глубинном пласте памяти, где отгорал последний день августа и пылало тонущее в раскалённой пыли красномордое солнце. Его, впечатлительного недоросля, всегда ставил в тупик парадокс: вот сегодня ещё лето, а завтра… На первый взгляд ничего не изменится: будет такая же ясная погода, и будет так же, до свекольного румянца, поджаривать плечи полуденное солнце, и птицы, точно так же, как за день до этого, продолжат устраивать суетливую чехарду, решая свои птичьи дела… Только лета уже не будет. И вообще, неизвестно, вернётся ли оно когда-нибудь. Вернётся ли он в это лето? Вернётся ли Она?.. И так до умопомрачения сильно захотелось удержать тот угасающий день, последний уголёк отгоревшего сезона вольной жизни, который не повторится (теперь он знал это) больше никогда, – и раздуть его, и кануть в ожившее на несколько мгновений пламя без оглядки! Но… Что памяти жалкий бриз? Подобно скудному глотку, он способен лишь пробудить и усилить жажду, однако возможно ли ухитриться испить из потока времени столько развоплощённого прошлого, чтобы остаться в давным-давно минувшем, но до сих пор наполненном золотым дыханием солнца фрагменте навсегда?..

– Эй! Ты там заснул, что ли? – развеял видения Марта нетерпеливый шёпот старика. – Зови давай!

Март мотнул головой, выдохнув из себя остатки тающих образов, и проговорил негромко, в точности, как учил его маг:

– Максу-у-у-д…

Эхо подхватило имя и понесло его куда-то очень далеко, повторяя на все лады – то громче, то тише…

«Как глубоко», – подумал Март.

– Глубоко-о… – согласилось эхо.

«Слуховые галлюцинации, – решил Март. – Наверное, к голове слишком сильно прилила кровь».

– Кровь!.. Кровь!.. – возбуждённо подхватило эхо.

Свело горло и заломило скулы. И на языке стало солоно, будто во рту действительно появилась кровь. Откуда?

– Отту-у-да… – объяснило эхо.

– Ты что там мелешь, парень? – просочился к тонущему во тьме Марту встревоженный голос мага. – Зови, кому говорят!

Март сглотнул, избавляясь от кома в горле.

– Максу-у-д!

– Ма-а-кс-с-с-у-уд… – змеёй поползло в глубину пещеры и затихло – погасло?

Март подождал, прислушиваясь, затем набрал в лёгкие воздуха и – замер, угадав далёкий, на пределе слышимости, вздох:

– А-а-ах-у-у-х-х-х… Ма-а-кс-с-с-у-уд…

Это… имя! Брошенное Мартом в бесформенную и безграничную, лишённую привычного пространства, а может даже и времени, неизвестность – оно вернулось обратно! И загуляло вокруг, зашелестело, зашептало на разные лады, обволакивая замершего спасателя.

– Макс-с-у-уд… – дохнуло в самое ухо.

«Кто это?» – мелькнула мысль.

– Кто-о это-о-о? – отозвался шёпот.

– Я… – растерялся Март.

И – словно озарение: «Это же он, Максуд!»

– Кто-о-о?

– Я! Я! Э-э… Аваз! – вовремя вспомнились инструкции старика.

И Март не удержался, закричал:

– Сюда! Я здесь! Сюда!

Движение воздуха – по щеке будто языком лизнуло – и кто-то вдруг крепко схватил за вытянутые вперёд руки, за самые кисти. Март вздрогнул от неожиданности, но тут же, совершенно рефлекторно, ответил на это своего рода рукопожатие, почувствовав в ладонях тонкие и твёрдые, как горсть карандашей, но по-каменному холодные пальцы.

– Держись! – простонал Март, пытаясь зацепиться мысками ботинок за неровности пещеры: он начал соскальзывать вниз под уклон – впору было пожалеть о слишком гладких, лишённых углов и зазубрин камнях.

– Погоди… Погоди, Максуд! Отпусти одну руку, я перехвачусь…

Невидимка не реагировал ни словом, ни вздохом – лишь сильнее сжимал кисти Марта. Пальцы начали неметь.

– Так нам не выбраться, Максуд! Мне недостает опоры!

Вес человека из тьмы будто увеличился вдвое, заставляя Марта соскальзывать ещё быстрее.

Март спохватился и поспешно дёрнул три раза ногой с привязанной к ней верёвкой, подавая условный сигнал Малику. Он ждал, что вот-вот верёвка натянется, и пастух вытянет на свет божий и его, и своего незадачливого брата… Не дождавшись, подёргал ещё, и ещё, и ещё… – и забился, теряя рассудок и срываясь в панические конвульсии вдруг осознавшей себя на рыболовном крючке наживки!

Способность рационально мыслить осталась где-то там, у входа в пещеру, где ещё различим был свет, – здесь же, в абсолютной темноте, не осталось ничего, кроме таких же непроглядных инстинктов. Последние отголоски воли истрепались о камни и сгинули во тьме, слабое эхо самоконтроля если и пробивалось к сознанию, то сразу отступало, вытесненное отчаянием и ужасом. Животная паника целиком владела и разумом, и телом.

Спазм в горле не позволял кричать, и Март протяжно скулил. Случайный импульс вдруг ткнулся в мозг, приказывая гасить скорость всем, чем удастся, и, повинуясь ему, Март растопырил ноги… но стен пещеры не достал! А тут ещё и уклон пошёл круто вниз, и вдобавок Марта закрутило, будто он оказался на спиральной горке аквапарка… Март совсем потерял ориентацию в пространстве и не сразу понял, что опоры под ним больше нет: он не соскальзывает, а кувыркаясь летит в пустоту! Из горла будто вышибло пробку, и воплем исторглись разом все чувства, что уже готовы были разорвать его:

– А-а-а-а-а-а-а!!!

6