Ангел

Представляю себе, какой радостный переполох поднимется, захоти я зайти, например, в ателье. В «развитом» капиталистическом обществе всё необычное и пугающее подлежит немедленному оповещению полиции.

Потому мне было крайне трудно даже одеться, уж простите за прямоту. Украденная ткань и нитки вкупе с портативной швейной машинкой — вот и вся добыча на эту тему. Поэтому обшивать мне пришлось себя самому, кстати.

К счастью, мои получавшиеся повседневные «наряды» оценивать было некому. Окрестным куницам и белкам, единственным моим постоянным соседям, было на моё тряпьё глубоко наплевать.

А таскать на себе ежедневно то, что я обнаружил в свёртке из «МАНа», мне казалось кощунством. Что не говори, а великолепной выделки ткань и кожу, из которых и состояло то одеяние, и следовало одевать лишь в ТЕ моменты, для которых они и предназначались.

Я долго ломал голову над тем, куда же девается кровь с «боевого комплекта», пока не заметил случайно, что плащ и рубашка впитывают их, словно пиявка…

Надо сказать, зрелище довольно жуткое для обычного человека. К счастью, я в то время пребывал в своей «отключке».

А в остальном мой внешний вид меня вполне устраивал. К тому же я имел откуда-то кое-какие навыки в вопросе кроя и ремонта одежды.

Поэтому, прихватывая в магазинах самое огромное в нескольких экземплярах, тачал для себя более-менее приемлемые рубища. Конечно, показаться в них где-либо в городе или даже селе, значит, быть отмеченным вдвойне.

Так что, как ни крути, ход «в люди» мне был категорически заказан. Как минимум, в меня на каждом шагу тыкали бы пальцем и разевали рты.

Так что увы и ах!

Я не засветился бы разве что на ночном кладбище, ибо покойникам не свойственно любопытство. Эти обстоятельства меня по-своему бесили в редкие моменты подобных агрессивных раздумий. Хотя, если честно, я не могу сказать, что мне особо требовалось «общество».

Ещё из той жизни я подсознательно помнил, что в душе я — законченный и совершенный одиночка. Вполне самодостаточный и нелюдимый тип.

Однако сам факт собственного «заточения» нет-нет, да возмущал меня.

Само собою, весь остаток дней просидеть на уступе скалы, подобно нахохлившейся на весь мир горгулье, совсем не показываясь на глаза людям, трудновато.

А с другой стороны, мне никто не мешает и не набивается сунуть нос в моё прелестное уединение. Так чего же мне всё-таки не хватало? Контактов какого рода?

Ну, допустим, всё последнее время все мои вынужденные контакты с людьми либо начинались, либо оканчивались печально.

То есть их отвозили либо в морг, либо в психушку на реабилитацию. И было похоже, что сие «общение» становится устойчивой тенденцией.

По-моему, Кинг Конгу в этом плане везло несравненно больше. Его нарядили в попону, в корону и выставили для всеобщего всемирного восхищения.

Я же становился для этого мира всего лишь пугалом. Обычный человек успевал обгадиться при моём виде трижды, прежде чем обретал способность говорить или бегать.

А раз я пугаю население и даже обычно флегматичных окрестных коров, после чего те перестают доиться и орут по ночам, то вполне резонно я временами начинал думать: на кой чёрт мне сдалась ТАКАЯ жизнь?!

Если моей единственной целью в этом обозримом пространстве являлось планомерное уничтожение явно негуманоидных существ, то тогда почему мне до сих пор не дают полнокровную «работу», в конце концов?!

Раз уж я призван на роль чьего-то палача, так предоставьте мне оборудованное рабочее место, социальный пакет и исправный по всем статьям инструментарий! И обеспечьте мне постоянный, стабильный фронт работ. А не бросайте заточенную лучше сабли тяпку на произвол судьбы и где попало! Наступить ведь недолго…

Или уже не осталось никого из них? Тогда что прикажете мне делать дальше? Идти сдаваться полиции и работать на рудниках, благо здоровьем не обижен?!

…Так вот, фыркая и злясь, я по-прежнему едва успевал выбирать наиболее приемлемые для езды куски тропы, считая головою о крышу кабины колдобины, ныряя в рытвины и подпрыгивая на ухабах.

Когда впереди замаячил просвет и я понял, что выезжаю на знаменитые высокогорные луга, решил остановиться и осмотреться. Для чего стал принимать левее, где на фоне по ночному синего неба чернели силуэты гор. И они молчали уже третьи сутки.

Словно кто-то огромный и величественный, не спавший десять тысяч лет, разбуженный и раздражённый их завыванием, встал с топчана и заткнул им грязною тряпкой рты.

И совсем уже было я заглушил двигатель, когда моё внимание привлекло слабое сияние справа. Нет, скорее, мягкое и рассеянное свечение. Словно на краю чащи светились гнилушки.