Ангел + ангел + студент

   Соня удивлённо подняла глаза. Неужели она не сказала Игорю о том, что через две недели у неё свадьба? Этот факт так рассмешил её, что хохот, замешанный на прозрачных слезах счастья, буквально взорвал небольшое помещение.

   На шум из ванной вылетела Наташа. Окинув пару испуганным взглядом, она громко спросила:

– Там шампунь от перхоти, это ваш?

– Наташа, – успокаиваясь, произнесла Соня, – ты не обязана собирать вещи Игоря. Он сам в состоянии это сделать.

– Ну уж нет, – буркнула девушка, бросая красноречивый взгляд на поникшего мужчину, – сама всё соберу, чтобы потом не говорил, что что-то забыл. Лично проверю, чтобы даже шампуня от перхоти от него не осталось.

– Дура, – зло бросил Игорь, расправляя плечи.

   Поняв, что этот этап его жизни закончился, мужчина, зло подхватив переполненную сумку, направился к выходу.

– Шампунь забери, – закричала Наташа, бросаясь вслед за ушедшим. – И адрес оставь, куда манатки отправить.

   Откинув голову на спинку кресла, Соня с удовольствием наблюдала за носящейся по комнатам Наташей, понимая, что только что закрылась не только дверь за Игорем, закрылась дверь, разделяющая её с прошлым.

   (год спустя)

   В оглушающей тишине комнаты затрезвонил телефон. Максим, в неосознанном порыве, схватил с прикроватной тумбочки аппарат и засунул его под нагретое тяжёлым одеялом тело. Смешно причмокнув губами, Соня перевернулась на другой бок, а маленькая Ядвига недовольно сморщила лобик. Телефон продолжал приглушённо звенеть. Поняв, что на другом конце связи без разговора не сдадутся, Максим, не открывая глаз, встал и вышел из комнаты.

– Ну и? Кому не спиться?

– Максик, дрыхнешь, что ли? А чего голос такой опухший?

– Гузелька, шалапутка, – улыбнулся Максим, окончательно просыпаясь. – Чего трезвонишь ни свет, ни заря?

– Какая «ни заря»? – возмутилась собеседница. – Солнышко уже и двери, и окна выломало, а вы всё спите. Глянь на часы, одиннадцать.

– Действительно, – удивился Максим и радостно добавил: – А у нас зубки режутся.

– Так вы у дантиста? А я думаю, чего ты шипишь?

– Какой дантист? Нам ещё делать нечего у дантиста. Просто, когда у детей зубки режутся, они становятся очень неспокойными. Это больно, наверное. Так что мы уже две ночи спим по очереди. У вас-то как дела?

– Всё нормально. У тебя папец-молодец время есть на почирикать или твоя очередь люлю качать?

– Не знаю сколько времени мне выделит Ядвига Максимовна, но пока спит, могу поболтать.

– Тогда начну всё по порядку. Бабушка и дедушка Ильки, собрав всю свою гоп-компанию, улетели на юг, точнее на Кипр и уже больше года носа сюда не показывают. Тимура, при всей своей сволочности, всё-таки устроили в универ, как обещали. Он теперь «господин профессор». Бороду отпустил, животик, очочки нацепил и портит студентам вольницу. Но мы к нему раз в месяц обязательно наведываемся, на землю спускаем. Он, как нас увидит, сразу очочки стыдливо в карман прячет, животик втягивает, и студенты на недельку получают самого лучшего препода. Потом его опять заносит.

   Ну, за моего папку ты знаешь. Почти три месяца без работы болтался, искал достойную. А как сейчас с работой сам знаешь, и с достойной, и с недостойной. Он-то привык гордым быть. Но это прокатит, пока ты один, а когда с тобой рядом растущий организм, который по три раза в день в пустой холодильник заглядывает, то тут уж не до жиру. Так что Алим Анварович засунул свою гордость в тот самый пустой холодильник и поехал в Москву. Нашёл своих родственников по бабушкиной линии. А они, даром, что графы, нормальными мужиками оказались. Знали про бабушку, искали её много лет и очень нам обрадовались. Так что теперь папа в городской администрации работает. Обидно, конечно. Но такая она, жизнь: где классного спеца Алима Низамова и на порог не пустят, там перед потомком графа Невзорова и дверь нараспашку, и любой каприз.

   Что ещё? «Колбаса» наша сидит. На её место прислали нормальную заведующую. Дед Васька говорит: «даром, что в возрасте, бегает, даёт нашим прикурить не хуже молодой».

   Снежана наконец со своим уродом развелась. Все нервы нам вымотал. Сначала у него, как у Пикассо, «розовый период» был: засыпал Снежку цветами, серенады пел под окном. Представляешь, позорище.

– Почему, позорище? – улыбнулся Максим. – Ты посчитай, сколько потерял этот человек. И не на такое пойдёшь. Как Снежка?

– Держалась молодцом. Такой номер может прокатить, если есть хоть искорка чувства, а Снежка уже не знала, как от него отделаться. Поняв, что серенады не действуют, начался второй этап, не знаю, какой он там у Пикассо, а у нас, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Слёг наш партизан в предынфарктном состоянии, вызвал к себе дочь и начал ей втирать, что жить без них не может, что вены вскроет, живот вспорет и… что там у вас еще на хирургическое вмешательство?

– Это вопрос риторический или нужно отвечать? Кстати, довольно странно с его стороны искать помощи у Илоны.