Она боялась этих бесов, как и любая еще молодая и красивая женщина в лагере. Она видела, что они сделали с девушкой, которая поцарапала щеку главаря. Они за волосы оттащили ее в свою нору, и ее душераздирающие крики раздавались всю ночь до самого рассвета, так что тысячи заключенных желали ей скорейшей смерти, и чтобы облегчить ее муки, и чтобы поскорей забыть о своей подлости и угрызениях совести. На следующее утро тело несчастной обнаружили прибитым к стене одного из бараков, ее голова была между ног, ступни на месте кистей, кисти рук воткнуты в пустые глазницы. Охранники пять дней не снимали тела. Ветер долго не мог разогнать трупный запах.
Она в который раз стояла у стены с колючей проволокой и смотрела на печь. Вот уже два дня из высоких труб беспрерывно шел черный дым. Порывы влажного ветра разносили по лагерю запах горелого мяса. Ее окружали мужчины и женщины, так же, как и она, обеспокоенные беспрерывно работающей печью. Чем топился этот странный вулкан? Она не заметила вокруг себя никого из банды лагерных сволочей – заключенные звали их кто гиенами, кто грифами, кто воронами, кто недоносками, но она предпочитала говорить более нейтрально, «сволочи». Зато их главаря все единодушно прозвали
От лагерной еды у нее без конца болел живот. А так как туалетов не хватало и их уже целую вечность не чистили, то каждый справлял нужду как мог. Найти чистое и укромное место становилось все труднее и труднее. Она уже привыкла к запаху дерьма, настолько въедливому, что в конце концов заключенные переставали его замечать. Они привыкали ко всему, даже к царящим повсюду насилию и смерти, даже к исчезновению соседей по бараку. Ей казалось, что матери нет рядом с ней уже давным-давно и что она перестала быть собой. Ей мерещилось, что она – страх, притаившийся в камерах, дыхание, затаенное при подозрительных звуках и взглядах, кишки, которые выворачивает от ужасной баланды, ее собственные экскременты, жидкие и смешанные с кровью, ее нерегулярные месячные, ее сон, полный кошмаров и внезапных пробуждений, ее мышцы и кости, измученные болью, ее тошнотворный запах пота, ее слипшиеся сальные волосы, ее раздраженные слизистые, ее гнойники от укусов насекомых, ее депрессия уже взрослой женщины.
Она не оборачиваясь почувствовала, что Клоп и его головорезы незаметно подошли и окружили ее со спины. У нее даже не было сил придти в ужас от этого. Остальные заключенные, в том числе и широкоплечие дюжие мужчины, молча удалились, опустив голову. Клоп смотрел на нее горящими от ликования глазами, в которых злоба смешивалась с тоской. Белая майка подчеркивала смуглый цвет его кожи, круглые плечи, выпиравшие ребра. Его бритый череп был весь в рубцах, хранивших следы драк или неудачного бритья. Членам его банды не было и двадцати лет, но они выглядели на все пятьдесят. От своих североафриканских предков они унаследовали черные глаза, темную кожу, курчавые волосы, крепкие мышцы и своеобразное благородство движений. В недрах брюк они прятали ножи, сделанные из кусков железа, заточенного о камень, и этим, хотя и примитивным, оружием запросто могли укокошить кого угодно. Их родители, эмигрировавшие когда-то в Европу, поверили в ее великое будущее, в превосходство права, согласия, объединения над национальными и религиозными различиями, над силой, над сепаратизмом. Детям достались лишь осколки от их разбившихся надежд. Новые поколения не верили больше ни в Бога их прародителей, ни в благородство человека. Они плевать хотели и на теракты исламистов, и на архангела Михаила. И хотя власти причисляли их к внутриевропейским мусульманам, они не примыкали ни к одной из существующих сторон, они исповедовали один-единственный закон – их собственный. Они не ждали никакого будущего, не уповали на райские кущи, но уготавливали себе лучшее место в аду.
Клоп подошел к ней и положил ей на грудь обжигающую ладонь.
– Я главный в этом хреновом лагере, и я выбрал королевой тебя.
Его хриплый голос, усмешки и улюлюканья его подручных, казалось, продирались сквозь колючую проволоку.
– Если ты согласна быть моей кралей, ни один хренов придурок не посмеет коснуться тебя своими грязными лапами. Первого, кто станет к тебе клеиться, я порву на куски и прибью их к стене одного из этих хреновых бараков!
– А что, у меня есть выбор?
Она не была уверена, что задала вопрос, скорее, это прозвучала мысль вслух, но она поняла, что Клоп ее услышал, увидев, какой нахмурил брови.
– Выбор? Конечно, есть!
Он отнял руку и поднял вверх, как будто произносил торжественную клятву.