Ангел бездны

Фары освещали заросли кустов и спутанные ветви деревьев. Нельзя было потерять тропинку, ведущую на ферму мамаши Бриан. К счастью, дождь кончился. Старуха не пожелала что-либо объяснить по телефону. После смерти мужа она жила одна в громадном полуразрушенном доме. Никогда не болела, в отличие от других деревенских стариков. Нелюдимого нрава, хитрая, упрямая, заядлая травница и любительница горьких отваров, которые фанатичные сторонники архангела Михаила наверняка сочли бы дьявольским зельем. Злые языки – все языки деревни – утверждали, что она использует познания в травах, чтобы помочь беременным избавиться от плода или навести порчу на своих врагов – всех жителей деревни. Звонок заинтриговал его и потому, что она только один раз обратилась к нему: когда у нее умер муж, и ей понадобилось свидетельство о смерти. Он догадывался, что она вызвала его не ради себя, а для кого-то другого. Кому же могла прийти в голову нелепая мысль поселиться в доме этой зловещей женщины? Кому-то из родных? Маловероятно. Оба сына мамаши Бриан в шестнадцать лет попали на Восточный фронт и не вернулись оттуда. Как врач он спас полтора десятка местных призывников, придумав им недуги, несовместимые с защитой европейской нации. Однажды в его кабинете появился офицер-вербовщик из бюро легиона в Бурже и потребовал объяснений. Он выкрутился, сославшись на слишком частые браки между близкими родственниками в деревнях Шера. Добрые христиане не должны этого делать, я имею в виду инцест, сказал офицер, нахмурив брови. Ну, за всей европейской паствой в спальнях не уследишь, насмешливо возразил он.

Старый деревянный указатель: дорога к ферме Бриан. Белая комета пронеслась в свете фар, едва не врезавшись в ветровое стекло. Сова-сипуха. Он отхлебнул из фляги с водкой, которую перед отъездом сунул в карман непромокаемого плаща. Мерзкая погода, никогда не знаешь, как одеваться. Алкоголь разлился теплом в животе. В конечном счете он заработает себе цирроз печени, не худший способ умереть, не дожидаясь старости под властью архангела Михаила.

Фары осветили широкий фасад с отваливающейся штукатуркой. Мамаша Бриан ожидала его на пороге дома, маленькая, хрупкая, закутанная в свою ветхую одежонку. Две белые пряди выбивались из-под черного платка, плотно сжимавшего морщинистое лицо. Он поставил машину под большим тополем, нижние ветви которого доверчиво обнимали крышу. Когда он вышел из машины с чемоданчиком в руке, ночная прохлада развеяла последние клочья сна.

– Вы не больно-то спешили, доктор.

Он ожидал подобного приема, но голос старухи, хотя и неожиданно мягкий, басовитый, ударил ему по нервам. Только профессиональная этика – и любопытство – удержали его от того, чтобы развернуться и уехать.

– Вы же не сказали, что это срочно, правда?

– Идите за мной.

Не входя в дом, она зажгла карманный фонарик и быстро засеменила по двору, направляясь к скотному двору.

– Послушайте, я же не ветеринар, – пробормотал он, двинувшись следом.

– Никто не говорит о животных.

Разъяснений он не дождался, пока она не толкнула небольшую боковую дверь.

– Они здесь.

– Они?

Луч фонарика обшарил каменные стены, грубые плиты на полу, старые кормушки, заботливо разложенные инструменты. Они прошли через стойла и оказались в пристройке. Это был сеновал с галереей наверху, куда нужно было взбираться по самой настоящей деревенской лестнице. Старуха поднялась с удивительным для ее возраста проворством. Он последовал за ней почти впритык, от ее платья исходил не поддающийся определению запах, нечто среднее между пылью, корнями и камфарой. Лечь с такой женщиной – все равно что зарыться в торфяной подлесок. Он рассердился на себя за подобные мысли, но в этот ночной час ему не удавалось держать разум под контролем. Добравшись до верхней ступеньки, он услышал сдавленные стоны. Мамаша Бриан застыла и осветила фонариком распростертые на соломе тела.

Девочка лет пятнадцати, мальчик лет шести-семи. В грязных лохмотьях, перепачканных кровью. Много крови, особенно у мальчика. Сильно им досталось.

– Я нашла их за четверть часа до того, как вам позвонить, – сказала мамаша Бриан.

– Посреди ночи?

Продолжая разговор, он присел на корточки и начал осматривать живот мальчика. Пулевое ранение. Значительная потеря крови. Одежда прилипла к коже.

– Собака моя лаяла не переставая.

– Я не видел у вас собаки…

– Я ее заперла в доме.

– Вам следовало позвонить в Центр Госпитализации. Их надо срочно отправить в больницу.

– Так ведь…

– Что?

Мамаша Бриан провела лучом фонарика по лицам детей.

– Не думаю, что их стали бы там, в госпитале, лечить. Скорее бы прикончили.

– Почему вы так думаете…

Он не договорил, внезапно осознав очевидность ее опасений: эти темные курчавые волосы, эта смуглая кожа, эти черные блестящие глаза…

– Усамы? Откуда они здесь взялись?

– Думаю, спаслись из ЦЭВИС-Центра. В наше время где они только не скрываются.

Он вынул из чемоданчика ножницы, скальпель, флакон спирта, вату, эластичный бинт, упаковку обезболивающих.

– Прежде чем вы начнете, доктор, я должна у вас спросить…

– Вам нечем заплатить мне, да?