Ангел бездны

Тяжелое равномерное похрапывание нарушало тишину. Этот шум в ночи был для нее знаком утешения, освобождения. Не в силах побороть винные пары и волнения прошедшего дня, муж погрузился в сон. Едва сдержав крик радости, она подождала немного, чтобы убедиться, что он крепко уснул, затем ее рука невольно проскользнула между бедер и, сдерживая дыхание, она завершила то, что начала делать в ванной.

Она обожала дом Кристель – каменный, просторный, светлый, содержавшийся в идеальном порядке. Особенно ей нравилась величественно поднимавшаяся вверх лестница, разводы ковровой дорожки в пурпурных тонах, окна с витражами, в которые струились волны янтарного света.

– А его жена? А дети?

Вторая гостья представилась как председатель региональной ассоциации архангела Михаила по сбору фондов в помощь наиболее обездоленным, в частности, семьям жертв бомбардировок и детям легионеров, погибших на фронте. Это была женщина неопределенного возраста, с пучком, одетая в строгий костюм. Ее светлые блестящие глаза выдавали в ней святошу.

– Возможно, им ничего не угрожает, – ответила она. – Мы видели, как они сели в поезд.

– Никто не донес на них?

Кристель налила кофе в три чашечки и сняла серебряную крышку с сахарницы.

– Мы никогда этого не узнаем.

– А что бывает с мусульманами, арестованными легионерами?

Председательница пожала плечами:

– Точно никто не знает. Предполагают, что их высылают из Европы. Или определяют в лагеря.

Какое-то время три женщины поболтали о том о сем, погрызли сухое печенье, а затем, наконец, коснулись главного. На улице шел дождь, ночь вторгалась в мир средь бела дня, июнь стоял непривычно угрюмый.

– Кристель сказала мне, что вы хотите вступить в нашу ассоциацию…

Она поерзала на стуле и моргнула в знак согласия, внезапно испугавшись собственной храбрости. Чтобы скрыть смущение, отпила кофе. Не имеющий ничего общего с бурдой, подаваемой в большинстве других домов, кофе Кристель все же мало походил на черный бархатистый напиток, который она пила в детстве.

– Она говорила вам, в чем именно заключается наша деятельность?

Она опять моргнула. Ведь она вроде бы правильно поняла, что их ассоциация собирала гуманитарную помощь, организовывала распродажу по символическим ценам, ежеквартально распределяла одежду и продукты, а также служила прикрытием для дел, гораздо меньше отвечавших духу архангела Михаила.

– Кристель объяснила вам, что мы действуем на самых разных уровнях?

Кристель никогда не уточняла, откуда у нее противозачаточные пилюли и каким образом малышка Изабель Дюрвей, пятнадцатилетняя девочка, сумела сделать аборт, но теперь все становилось на свои места, она сознавала, что связывает свою жизнь с подпольем, переступает опасную черту. Она тем более должна скрывать свое тело, лицо, глаза, хранить тайну от своих близких.

– А в чем состоит… в чем состоит…

Она никак не могла подобрать слов, чтобы задать наконец вопрос. Одним глотком допила оставшийся кофе. От его кислого вкуса у нее свело челюсти.

– Одно собрание в месяц. В каком-нибудь из ближайших больших городов. Вместе с другими ассоциациями. Не считая поручений и дел… дополнительных.

Председательница поставила чашку на блюдце с нарочитой аккуратностью. Дождь припустил с удвоенной силой. Его шум напоминал гул эскадры бомбардировщиков. Тьма сгустилась внутри дома, словно в него проникла армия теней.

– Вас оповестят наши связные. Вы можете просить у нас любой помощи через них же, например, через Кристель. Мы постараемся посодействовать вам чем можем. Некоторые наши услуги бесплатные, за кое-какие надо платить. Ежегодный взнос составляет пятнадцать евро. А теперь мне пора. У вас есть вопросы?

У нее и в самом деле готовы были сорваться с языка вопросы. Только не про ассоциацию, а про то, как отреагирует на все это ее муж, про ложь, к которой ей придется прибегнуть, про то, насколько рискует она сама и подвергает риску детей, переступая закон архангела Михаила. Она ведь умрет от горя, если у нее отнимут детей, плоть от плоти ее, чтобы отправить загнивать в какую-нибудь из школ архангела.

– До сих пор у ассоциации не было никаких проблем с легионом, – продолжила председательница. – И не будет, пока каждая из нас не станет распускать язык. Надо приучить себя опасаться всего. В первую очередь детей. Мы располагаем лишь очень небольшой свободой. И никто, кроме нас самих, ее не сохранит и не прибавит.

Сдав пятнадцать евро на ежегодные взносы, она шла домой растерянная. Она заберет детей у золовки, у этой мегеры, чей полуразвалившийся дом был со всех сторон окружен ржавым барахлом. Ей казалось, что все мужчины и женщины, идущие ей навстречу, свободно читают ее мысли.

– Мадам Приу!

Она вздрогнула, сжала руки детей и перешла наконец главную улицу. Дюжая фигура выплыла из сумерек и двинулась к ней. Помощник легионеров, в черном берете, в темных очках, в черной униформе с тисненым серебряным копьем, в черных ботинках. Она остановилась и, замерев от ужаса и уставившись в носки его ботинок, подождала, пока он подойдет.

– Рад вас видеть, мадам Приу.