Ангел беЗпечальный

— Вот-вот! — Антон Свиридович с марсианской загадочностью улыбнулся глазами. — Когда-то я тоже поставил перед собой такой же вопрос. И родилась во мне тогда новая любовь, которую позже назвал я «занимательная ономастика». Интересует меня, собственно, лишь один ее раздел — антропонимика, то есть наука о происхождении имен человека. И более — в духовном осмыслении. А с отцом Павсикакием все просто: имя его в переводе с греческого означает «прекращающий зло», — Антон Свиридович с торжествующим видом воздел к потолку палец. — Вот так: пришел и прекратил зло. Впечатляет? А Наум, между прочим, в переводе с древнееврейского — «утешающий». Подходит ему? Можете не отвечать. Вот что такое ономастика!

— А что же я? — ткнул себя в грудь Анисим Иванович.

— Вы? — Антон Свиридович снисходительно улыбнулся. — Я ведь предвидел такой вопрос и поэтому готов ответить, но прежде — пара слов о нашем дорогом батюшке. При постриге свое монашеское имя он получил в честь святого Павсикакия, епископа Синадского, который жил в конце шестого века в Сирийском городе Апамее. Про него известно, что с юных лет он вел аскетическую жизнь, подвизаясь в молитвах, бдениях и суровом посте. Обладал он даром врачевания болезней душевных и телесных и однажды, находясь по делам Церкви в Константинополе, исцелил болевшего императора Маврикия. Мог и чудеса творить. Так, по его молитве из земли истек источник чистой воды, чтобы утолить жажду истощенным путникам. Святитель Павсикакий мирно почил в 606 году. Вот вкратце и все. А вы, дорогой Анисим Иванович, а в правильной транскрипции —  «Онисим», будете у нас «полезный» — это в переводе с греческого.

Тут все, перебивая друг друга, потребовали прояснений на свой счет. Антон Свиридович отвечал охотно, доводя до общего сведения, что Савелий — это «исполняющий тяжелый труд», а Аделаида — «из благородного сословия». Дружно посмеялись, открыв в Мокие «насмешника», а в Капитоне — «большеголового».

— Смотри-ка, все в точку! — стучал себя по коленке Савелий Софроньевич и болезненно растягивал губы в улыбке.

Борис Глебович чувствовал, как волнами накатывает на него усталость, как сердце его слабнет и словно куда-то удаляется. Имена… Имена… Его собственное не соединялось в его сознании с чем-то определенным: просто имя из глубин славянской истории. В этих глубинах оно что-то обозначало, несло в себе какой-то смысл, но со временем, как это иногда бывает, связь с этим первосмыслом утерялась. Что скрывала от него пелена забвения? Может быть, и нашел бы, если поискал. Но не искал... Одна лишь связанная с его именем история запала в душу. Еще в юности кто-то рассказал ему историю про молодого Бориса, князя Ростовского, коварно убиенного родным братом Святополком в 1015 году. Все бы ничего, но и родной брат Бориса, Глеб, князь Муромский, пал чуть более месяца спустя от подосланных окаянным Святополком наемных убийц. А в нем, Борисе Глебовиче, жили два эти имени. Случайность? Или рок судьбы? Не от того ли так терзалось и страдало всю жизнь его сердце? И теперь обречено быть рассеченным клинком страданий в этой забытой Богом Гробоположне? Да нет же, нет! Его Ангел молится за него, и все будет так, как должно быть… Борис Глебович, сдерживая застывший в устах мучительный стон, вернулся к происходящему.

— Эх, братцы, — мечтательно вздохнул Анисим Иванович, — если б и вправду все в точку! Если б и вправду с приходом отца Павсикакия все зло, что обрушилось на нас, — в тартарары! Раз — и нет его, словно и не было никогда. Только возможно ли это? Ведь так не бывает…

— По вере вашей да будет вам! — загадочно изрек Антон Свиридович и округлил изумрудные огоньки глаз. — Я ведь еще главного не сказал! Все, наверное, видели икону, на которой Господь Иисус Христос держит открытую книгу? Так вот, книга эта непосредственно связана с темой нашего разговора.

— Опять ваши сказки церковные! — не удержался Мокий Аксенович. — Ладно  — ономастика ваша, но икона-то при чем?