Ангел боли

Мерси предпочла бы сопротивляться, стоять как камень, чем согнуться или сломиться перед лицом невзгод. И пусть смерть годилась для развязки, она не искала кончины. Если бы смерть пришла, чтобы охотиться на неё, она бы сделала все, чтобы вымотать её бесконечной погоней.

Женщина была уверена в том, что играет со своим поражением, но не трогалась с места. Она продолжала вглядываться в воду, словно прикованная к ней грузом своего горя.

Она не повернулась, когда рядом остановился экипаж. По звукам она поняла, что это не полицейские — но и тогда бы она, пожалуй, не пошевелилась. Она полностью погрузилась в свое горе и не могла бы сейчас бежать. Когда чья-то рука опустилась на её руку, которой она держалась за парапет, она была несколько удивлена, но повернулась очень медленно. Она была готова побиться об заклад, что нет лица, способного заставить её продемонстрировать что-то большее, чем горькую улыбку.

Но она ошибалась.

— Боже благословенный! — прошептала миссис Муррелл, хотя редко употребляла такие слова.

Увидеть это лицо само по себе было удивительно, потому что она знала, в какую развалину этот человек превратился многие годы назад. Она знала, что обгоревшие лица не восстанавливаются, они никогда не исцеляются. Но это лицо не только восстановило красоту молодости. На нем было даже меньше дефектов, чем до пожара.

Она бы могла поклясться, что Джейкоб Харкендер, на которого она смотрела, был не старше двадцати пяти лет. Вот почему с тревогой в голосе женщина спросила: «Кто вы?», хотя нисколько не сомневалась в том, что видит именно его.

— Пойдем со мной, Мерси, — сказал он ласковым голосом, который был таким же удивительным, как и его внешность. Он разговаривал с ней так, словно она была его престарелой матерью, очень нежно. Но раньше он не был склонен к нежности.

Некоторое время она не могла найти слов, но потом нашла. Она восторженно рассмеялась и сказала: «Дориан Грей!» Она, в конце концов, была образованной женщиной и достаточно хорошо знала Уайльда, чтобы вспомнить его произведение. Много лет назад, когда она регулярно бывала в Виттентоне, ей приходилось видеть немало лестных портретов Харкендера — включая и тот, который он нарисовал сам; она решила, что портреты сгорели вместе с домом, но теперь ей пришла в голову фантастическая идея, что какой-то из них мог уцелеть. И вот дьявольская магия Харкендера поменяла его ужасную внешность на красоту нарисованного лица.

— Не совсем, — сказал он. — Есть кое-кто, кто непременно заявил бы, что это дело рук Дьявола, но он стал чужим слугой, и я не хочу, чтобы он возвращался.

— Из всех людей, кто заслужил чудо… — проговорила она, подавляя смех, который мог бы показаться безумным.

— …я стою на последнем месте, — согласился Харкендер. — Но ты достаточно хорошо знаешь, что в мире больше иронии, чем справедливости. Если мой господин — Дьявол, то я служил ему достаточно хорошо, чтобы стать его возлюбленным сыном.

— Со мной он обошелся плохо, — заметила она неожиданно резко, — когда свалил на меня эту безумную одержимую девчонку. Как она отплатила за мою доброту! И её никогда не повесят за то, что она сделала, потому что никто не поверит, что она могла это сделать.

— Обоснованный риск, — сказал Харкендер, чья рука все ещё лежала поверх её руки. — Когда ты тратишь шесть пенсов, чтобы купить заложницу падшего ангела, не стоит рассчитывать приобрести святую.

Она посмотрела на его экипаж и терпеливого возницу. Она не узнавала ни то, ни другое.

— Куда ты отвезешь меня? — спросила она, признавая этим, что готова сделать то, что он может ей предложить. Ведь он был магическим и волшебным существом.

— Нам есть где жить, — сказал он, — есть слуги и обстановка. Предстоит ещё сделать много обычных дел и много необычных. Помнишь, Мерси, как я говорил, что нашел путь к знанию и власти, доступный лишь немногим людям? Помнишь, я клялся, что смогу найти способ разрушить мир благочестивых людей?

— Помню.

— Это оказалось сложнее, чем я думал, — сказал он печально, — и все пришло не к тому итогу, которого я ожидал. Но я не жалею, что выбрал этот путь, и что на этом пути я нашел себя. Садись в экипаж, и поедем.

Снова его голос наполнился пугающей нежностью, которую Мерси не могла объяснить. Они ведь не виделись двадцать лет, да и до того она не особенно ему нравилась.

Возможно, думала она, позволяя взять себя за руку и отвести в экипаж, он действительно был пособником Сатаны, пришедшим, чтобы отвезти её к берегам Ада — к озеру огня, которое она часто воображала в собственном аду. Но, даже подумав об этом, она не попыталась освободиться. Разве она была не из камня? Разве не была устойчива ко всем слабостям и пристрастиям, бывшим проклятьем женского пола? Не она ли содержала лучший бордель в Лондоне, а также была драматургом?

Когда лошади тронулись и легко перешли на скорую рысь, ей было не интересно, куда они направляются, хорошо уже то, что она была в пути. Достаточно того, что кто-то пришел забрать её, был ли он прекрасным волшебником или самим чертом.