Ангел боли

Независимость миссис Муррелл от благотворительности Харкендера со времени их первой встречи привела к тому, что она могла дальше развивать свое дело без его помощи. За годы до того, как Харкендер снова заключил с ней договор, она не только не умерла от голода, но, напротив, преуспела, приобрела большее и лучшее заведение, её коммерческие таланты пополнились и острой деловой хваткой, и чутьем рынка.

Раньше Харкендер презирал сводню, хотя часто находился в её обществе. Между ними не было ни тени симпатии, и каждый полагал, что у них нет ничего общего. Теперь все изменилось. Теперь, когда он разделял её зрение и сознание, двигался в пределах её души, Харкендер постепенно понял, что недооценивал миссис Муррелл.

То, что он считал скудоумием, оказалось теперь, как и она считала, родом силы. Миссис Муррелл была далека от того, чтобы подчиняться и поклоняться власти мирской суеты, напротив, она оказалась непревзойденным мастером проникновения в суть определенных явлений. Она отлично видела маски, которые носили люди, чтобы поддерживать и укреплять свои ежедневные сношения с противоположным полом. В то время как другая его наблюдательница обеспечивала Харкендера телескопическим обзором звезд научного идеализма, Мерси Муррелл дала ему доступ к глубинам скрытых желаний, которые он находил не менее интересными. В своих мнениях о том, кем являются и должны быть мужчины, его наблюдательницы полностью расходились: одна видела великое даже в падшем, вторая находила животное даже в грандиозном.

Так же, как и Люк Кэптхорн, миссис Муррелл смогла выбраться целой и невредимой из горящего дома Харкендера, но её бегство было более интересным, так как она находилась на расстоянии вытянутой руки от взрыва; она наблюдала (а Люк нет) трагически разрушительную метаморфозу Габриэля Гилла. Слабость её реакции на это событие, как понял Харкендер, свидетельствовала об истинной мере её упрямства; видение затронуло её душу не более, чем огонь коснулся тела. Она не верила в ангелов, и её неверие делало бессмысленным увиденное, она считала его просто галлюцинацией. Она до сих пор твердо считала, что пожар, уничтоживший дом, занялся от лампы, опрокинутой Харкендером в припадке безумного возбуждения.

Сила самоубеждения все ещё служила её целям и расчетам и ясно отражалась в том, как она руководила своим предприятием. За те годы, что Харкендер использовал её как наблюдательницу, бордель Мерси стал одним из самых успешных и фешенебельных борделей в Лондоне. Это не было особенным подвигом в городе, где количество проституток, по подсчетам члена городского магистрата Колхауна, равнялось 50 тысячам, а по подсчетам епископа Оксфордского — 60 тысячам. Миссис Муррелл считала — и Харкендер не мог в этом сомневаться — что своим успехом она полностью обязана своему пониманию истинного обоснования проституции, стоявшей на службе иллюзий и фантазий, её театральности. Успех предприятия миссис Муррелл отчасти объяснялся заботой, которой она окружила все разновидности фетишизма, расцветшего как никогда благодаря суровому давлению викторианской морали. Но этим её амбиции и претензии не исчерпывались, так как она удовлетворяла прихоти весьма специфического круга лиц. Она создала в своем борделе театр и стала своего рода драматургом, предлагая клиентам развлечения. Вдохновение она черпала как в театрах Друри-Лейн, так и в мюзик-холлах.

В Лондоне было несколько других заведений, где можно было снискать равно изысканную копию жестокой любви Ангела Боли, а в полудюжине из них были свои театры, изображавшие непристойные сцены разного рода. Но Мерси Муррелл горячо верила, что именно её детище можно считать действительно артистичным и выдающимся. Её тщеславие в данной области было несколько абсурдным, но поток денег, который приносил театр, давал ей удовлетворительный повод поздравить саму себя.

Мерси Муррелл гораздо больше подходила Харкендеру в попутчики на его пути озарения, чем Люк Кэптхорн. Её взгляд на мир был так же узок, но он был бесконечно более многоцветным. Пламя, выжегшее прежнее «Я» Харкендера, бесповоротно кастрировало его, но неуверенный огонек сексуального желания все ещё мерцал в нем. Наблюдая глазами Мерси Муррелл за представлениями в борделе, он мог легко представить себя евнухом в гареме, изысканно мучимым и страдающим от картин и фантазий, но не способным хоть как-то физически на них отозваться. Тем не менее, этот опыт его не расстраивал. Напротив, он им наслаждался, ему нравилась его парадоксальность, и он быстро стал тонким ценителем чувственной неудовлетворенности.