Ангел был чистокровным янки

За свою жизнь я немало едал всякой гадости, но такого омерзительного ужина не упомню. Шэнк все стряпал самолично; и чем дальше, тем сильней я проникался сочувствием к пленнику, запертому в сарае. Бедняга питался этой стряпней неделю, а то и больше – не мудрено, что он так нахохлился. Мыслимое ли дело, чтобы человек изжарил на сковородке свежее куриное яйцо, и оно приобрело после этого такой вкус, словно его снесла неясыть по особому заказу. Ну что ж, как говорится, век живи – век учись.

А мистеру Барнуму, казалось, все было нипочем, он ел эту отраву, нахваливал и просил еще. Ф.-Т. Барнум поддерживал оживленный разговор с великим искусством, и стоило ему только захотеть, как его собеседник слышал звуки оркестра и видел блестящее цирковое представление. Он излил на Джонатана Шэнка все свое красноречие, развернул перед ним пестрый карнавал своей жизни, с юных лет, когда он торговал вразнос скобяным товаром в Бетеле, и до знаменательного дня, когда он удостоился предстать перед самой королевой Викторией. И все эти старания он прилагал для того, чтобы ублажить сварливого старика с хитрыми глазами. Мне казалось, что он подвергает себя добровольному унижению, и хотя я слушал его, но это меня отнюдь не радовало.

Но немного погодя я заметил, что генерал куда-то исчез. Он при желании умел проскользнуть тихонько, не привлекая к себе внимания. Тут я вспомнил, что когда мы шли к дому, они с мистером Барнумом отстали от всех. И туманная надежда забрезжила в моей душе.

Ф.-Т. вдруг оборвал на полуслове один из самых захватывающих своих рассказов.

– Но оставим это, – изрек он. – В конце концов, дело всего важнее, а я, кажется, о нем позабыл. Так сколько вы хотите получить за этот ваш аттракцион, мистер Шэнк?

– Да уж я лучше обожду мистера Бейли, – сказал Шэнк ухмыляясь. – Я ведь и ему отписал.

Мистер Барнум изобразил на своем лице праведное негодование.

– Разве так делают дела честные люди? – вопросил он.

– У меня в руках знаменитейший аттракцион на свете, – сказал Шэнк. – И по мне, все едино, кому он достанется – вам или Бейли: кто больше даст, тот и купит. А ежели цена будет неподходящая, я, может, просто подрежу ему крылышки да буду держать в сарае. Сам стану его показывать. – Он потер руки. – Бейли будет здесь с минуты на минуту, – сказал он.

– Вы не подрежете ему крылья. Это невозможно, – сказал Барнум.

– По-вашему, допустим, невозможно, – сказал Джонатан Шэнк. – А только он – моя собственность, и я распоряжусь им, как пожелаю.

Барнум с улыбкой наклонился к нему через стол.

– Послушайте вы, жалкий скупердяй, – сказал он. – Вы имеете дело с Ф.-Т. Барнумом. Мне стоит только послать телеграмму в газеты, и через двадцать четыре часа сюда, на ферму, соберется десять тысяч человек, так что никакой Джим Бейли вас не спасет. Они понаедут со своими припасами и с грудными детьми – понаедут из самых дальних штатов. Они вас со свету сживут, заклеймят позором на веки веков за то, что вам вздумалось заставить крылатое создание служить вашим корыстным целям. Но я повременю с этим – мне пока спешить некуда. А, это вы, генерал? – спросил он, увидев, что генерал снова потихоньку проскользнул в комнату. – Ну как, бумага при вас? Весьма вам признателен.

– Ежели этот вонючий хорек хоть пальцем притронулся к моей собственности… – Шэнк вскочил.

– Никто к ней не притронулся, смею вас заверить, – сказал Ф.-Т. Барнум. – Просто генерал частным порядком навел кое-какие справки относительно джентльмена, которого вы называете своей собственностью, – ведь та доска в задней стенке сарая уже была оторвана, верно, генерал? Ну, я так и думал, а в процессе наведения справок зафиксировал показания письменно, по всей требуемой законом форме.

Бумагу он уже держал в руке и теперь быстро пробежал ее глазами – у генерала был мелкий, но очень четкий почерк.

– Ага, – сказал он. – Так я и знал – «Элиас Т. Уилкинс, ангел по профессии, свидетельствует и удостоверяет, что утром семнадцатого числа сего месяца, находясь при исполнении своих служебных обязанностей, он был ранен прямым попаданием из винтовки или охотничьего ружья с умыслом нанести увечье, каковое и получил от руки Джонатана Шэнка…»

– Это ложь! – заявил Шэнк и стукнул кулаком по столу. – Картечь едва его задела! И к тому же я принял его за орла!

– «…после чего принужден был насильственным путем, вопреки его воле…» – продолжал Барнум. – Скверная выходит история, мистер Шэнк, очень скверная. Боюсь, что нам придется призвать на помощь правосудие. – Он широко улыбнулся. – На слово мне могли бы и не поверить. Но вот законный документ. Джон, кто в Пенсильвании губернатором?

– Ладно уж, видать, ваша взяла, – угрюмо сказал Шэнк. – Что будете дальше делать?

– Что я буду делать? – переспросил Барнум. – Разумеется, выполню свой гражданский долг.

Вид у него был непреклонный.

– Где ж тут справедливость, ежели человек сделал величайшее открытие века и после этого останется на бобах, – сказал Шэнк, чуть не плача.