Ангел для Демона

Совсем не изменилась. Всё та же высокая, статная молодая дама с ярко-рыжими волосами и личиком, способным конкурировать с любой из мисс вселенных. На её фоне отец выглядит совсем взрослым. Некогда блондинистые волосы подернуты безжалостной сединой, сам он заплыл, пополнел. Перестал уделять своему здоровью должное внимание, позволив быту и делам компании поглотить его целиком, со всеми потрохами.

Выхожу из автомобиля, не дожидаясь, когда водитель откроет двери. Спрыгиваю на гравий и подбегаю к родному человеку, наплевав на все правила этикета, которыми меня пичкали с самого рождения. Сейчас мне хочется быть просто Катей, а не папиной принцессой. На несколько секунд, позволяю себе расслабиться и стать обычной девушкой, без золотой ложки во рту и груза обязательств на плечах.

– Пап, – тону в его объятиях, вдыхаю дорогой аромат мужского парфюма с нотками виски и закрываю глаза. На миг даже, кажется, что ничего и не было. Не было боли и потерь, не было двух лет одиночества. Я словно и не уезжала никуда. Была здесь. Рядом с ним со своим героем и защитником. – Я скучала по тебе…

Отцовские руки сжимают меня так крепко, что перехватывает дыхание. Папа никогда не умел контролировать свои силы. У него всё всегда было через край. И радость, и горе. И любовь, и ненависть. И счастье, и гнев. В этом и есть его натура. В этом и есть он сам.

– Я тоже, принцесса, – чуть отстраняется, чтобы обхватить моё лицо и заглянуть в глаза. Пристально так, словно пытается прочитать что-то во взгляде. – Как хорошо, что ты вернулась!

– С возвращением блудной дочери, – на папино плечо опускается изящная ладонь мачехи. Длинные алые ногти сразу бросаются в глаза, переключают внимание на их обладательницу. – Надеюсь, в этот раз обойдёмся без новых проблем. Катерина же у нас девочка с характером, – наши взгляды встречаются: её – кошачий и мой – вопросительно-негодующий. – Она же не может без приключений…

– Анна, – тянет отец. Негромко так, но со скрытой угрозой. Будто на кнопку выключения нажимает или машет перед ней воображаемым кулаком. Мол, ты знаешь, что за это будет.

А она знает. Замечаю по, расширившимся от страха, зрачкам и резкому выдоху. На высоких скулах сквозь слой тонального крема проступает бедность.

Женщина отдёргивает свою руку, словно, обжигаясь. Скрещивает перед собой, подпирая аккуратную высокую грудь. Награждает меня недовольным взглядом и шипит:

– Добро пожаловать домой, – а сама смотрит куда-то в сторону, сквозь меня.

Разворачивается и уходит в дом. Гордо. С прямой спиной и походкой от бедра. Истинная королева. Только вот я помню её совершенно другой. Настоящей. Какой она была до замужества. До всех этих пластических операций.

– Не обращай на неё внимания, – сквозь хоровод мыслей, слышу голос отца. Заставляю себя улыбнуться.

– Всё в порядке, – сжимаю его запястье, кладу голову на плечо. – Главное, что я здесь. С тобой.

***

Оставив чемоданы с вещами внизу, начинаю подниматься по дубовой лестнице. Ладонь медленно ползёт по перилам, а глаза бродят вокруг, рассматривая стены и картины, которые не видела долгих три года. Кажется, дом совсем не изменился с тех пор. Только фотографии в рамках другие. Раньше здесь были мы: мама, папа и я. Теперь же, благодаря стараниям мачехи, не осталось ни одного упоминания о нашей прошлой жизни. Словно и не было никогда мамы. Отец не женился на ней, не было счастливых пятнадцати лет брака…

Чувствую, как глаза начинает щипать от подступивших слёз. Негодование и обида бьют в груди тяжёлыми молоточками, а сердце болезненно сжимается. Как же легко человек забывает! Просто, раз – и всё, нет никаких неугодных воспоминаний. Ничего. Пустой холст, на котором можно заново нарисовать свою жизнь. Такую, о какой мечтаешь. Без лишних теней и пятен.

Дойдя до нужной двери, поворачиваю ручку и вхожу в свою старую комнату. Словно возвращаюсь в прошлое, которое заперла здесь три года назад. Или два? Всё время теряюсь в счёте времени, когда начинаю рассуждать на эту тему. Можно ли считать год, проведённый в коме, за жизнь? Прожила ли я его?

Улыбаюсь собственным мыслям и замираю напротив рабочего стола. Папа говорил, что не менял здесь ничего с тех пор.

– Мы сохранили всё так, как было до аварии, – сказал он, поддерживая меня под руку. 

День выписки из клиники я помню очень смутно. Кажется, тогда мы не возвращались домой. Меня, почти сразу же, отвезли в санаторий, куда-то на Чёрное море. 

– Все твои зарисовки, чертежи. Всё осталось. Даже мольберт не стали убирать. Ваши с Костей фотографии… Я подумал, ты сама должна решить, что с ними делать…