Хочу уехать. Вернуться в Париж, найти Сашу и убедиться, что с ним всё хорошо. Чувствую, что у него проблемы. Наверняка попал в беду, вот и не отвечает на мои звонки. Не хочет беспокоить. Пытается защитить меня, оградить от лишних волнений. Не понимает, что от этого мне только хуже.
Чем больше времени остаюсь в неведении, тем страшнее. За него. За нас. За себя, в конце концов.
Даже лекарства не помогают. Пью их по расписанию, согласно предписаниям врача, а результата – ноль. Головные боли не проходят, слабость, и тяжесть в теле ломают изнутри. Порой, становится так плохо, что встать не могу. Лежу сломанной марионеткой и смотрю в потолок, пока не приходит горничная.
Женя помогает мне одеться и поддерживает под руку при спуске по лестнице. Папе о плохом самочувствии говорить не хочу. У него и так какие-то проблемы на работе. Ходит всё время угрюмый, дома почти не появляется.
Когда попыталась выяснить причину его плохого настроения, сорвался. Накричал на меня и велел не соваться туда, куда не следует.
– Ты приехала на каникулы? – моментально успокоившись, взял меня за руку и улыбнулся. – Вот и отдыхай. Не стоит переживать по пустякам.
После этого разговора, я его видела лишь пару раз и то урывками. Из офиса папа приезжал только под утро, высыпался пару часов и снова пропадал до ночи. Если ещё и я обрушусь на него своими откровениями по поводу здоровья, он точно не выдержит. Поэтому, молчу. Терплю, стиснув зубы, и считаю дни до момента возвращения во Францию.
В дверь тихонько постучались. Выпрямившись, прислонилась к резной дубовой спинке кровати и сказала:
– Войдите.
Дверь отворилась и в комнату вплыла Аня. Выглядела мачеха не лучшим образом, что никак не могло укрыться от моего внимания.
Под зелёными глазами, несмотря на толстый слой косметики, проглядывались мешки. Белки были рассечены капиллярами – свидетелями бессонной ночи. Да и сама она была какой-то уставшей и подавленной. Шла медленно, с трудом передвигая ногами. Смотрела куда угодно, но не на меня. На секунду, показалось, что она поморщилась, когда садилась на край постели. Но наваждение исчезло сразу же, стоило женщине заговорить.
– Твой отец просил, чтобы я поговорила с тобой, – начала она, растягивая гласные. Кошачий взгляд пронзил меня насквозь, в глубине зелёных глаз я заметила азарт.
Осознание, что мачеха что-то задумала, пришло моментально. Никогда она не стала бы приходить ко мне в комнату. Она вообще старается свести общение со мной к минимуму. Так было всегда. С первого дня её появления в нашем доме. Напускное радушие и интерес к моей скромной персоне растворились сразу же, стоило ей заполучить штамп в паспорте и заветную фамилию Ангелова.
Вот и сейчас, глядя на Аню, не могла позволить ей ввести меня в заблуждение. Она что-то задумала. Нечто, что мне совсем не понравится.
– К нам на ужин придёт его партнёр, – не замечая моей настороженности, продолжает Аня. – Скажу сразу, человек он очень уважаемый. Владимир возлагает на него большие надежды. Ты же знаешь, что у него туго с деньгами? – вроде вопрос задаёт, а в голосе стальная уверенность звучит. Смотрит на меня и кивает, получает подтверждение своим словам. – Не глупая девочка, наверняка догадалась. Поэтому, очень важно, чтобы ты Соколову понравилась. От тебя зависит, как сложится наша дальнейшая жизнь…
Меня будто ударили. Выбили из реальности и погрузили в сюр. Смотрю на мачеху, но лица её не вижу. Вообще ничего не вижу.
– Что всё это значит?! – восклицаю даже громче, чем хотелось бы. Голос дрожит, летает по октавам, горло саднит как при болезни. – Папа никогда не сделает этого! Ты же не серьёзно?
Не хочу верить в происходящее. Отказываюсь. Не желаю. Отец не мог попросить её об этом. Анна специально так сказала, чтобы сделать мне больно, надавить на гнойник и расковырять сердечные раны. Точно. Она хочет рассорить нас с папой. Потому что, не мог он так со мной поступить. Он не станет продавать меня. Не променяет ни на какие деньги. Никогда!
Вскакиваю с места, не хочу смотреть на неё снизу вверх. Не позволю подавить меня своей желчью. Только головокружение рушит все планы.
Меня штормит. Пошатывает так, словно не в комнате нахожусь, а на американских горках. Швыряет из стороны в сторону, бросает из крайности в крайность.
Хватаюсь за спинку кровати, чтобы не упасть. В ушах так и звучат на повторе её слова.
Прикусываю внутреннюю сторону щеки, заставляю себя не паниковать. Приподнимаю подбородок и скрещиваюсь с Аней взглядами. Борьба длится около десяти секунд, но за это время пульс нарастает до критических показателей. В груди грохочет так, что впору и оглохнуть.