Ангел для сестры

Я смотрел на отца, который быстро двигался по яхте в желтом дождевике. Казалось, он вообще не замечал, что идет дождь; он точно не собирался забиваться в нору, хвататься за живот из-за тошноты и умирать, как я.

– Кэмпбелл! – крикнул он. – Иди сюда!

Но повернуться против ветра означало в очередной раз прокатиться на «американских горках».

– Кэмпбелл, – повторил отец, – давай же.

Перед нами разверзлась бездна, лодка так резко клюнула носом, что я потерял равновесие. Отец пролетел мимо меня, хватаясь за руль. На какое-то чудесное мгновение парус замер. Потом гик со свистом перелетел на другую сторону, и яхта сменила курс на противоположный.

– Нужно определить координаты, – приказал отец.

Это означало – спуститься в каюту, где лежали карты, и, произведя математические вычисления, выяснить, в каком направлении нам нужно идти, чтобы добраться до следующего буйка. Но когда я оказался внизу, не на свежем воздухе, мне стало совсем худо. Я развернул карту, и меня вырвало прямо на нее.

Отец, разумеется, пришел за мной, ведь я не вернулся с ответом. Он просунул голову в дверь и увидел, что я сижу посреди лужи собственной блевоты.

– Бог мой! – буркнул папаша и скрылся.

Мне потребовалось собрать все оставшиеся силы, чтобы подняться наверх вслед за ним. Он то крутил колесо, то дергал руль. Притворялся, что не замечает меня. А когда перекинул парус, не крикнул заранее, что сделает это. Парус с хлопком выгнулся в другую сторону, будто разорвался шов на небе. Гик перелетел от одного борта к другому и походя треснул меня по затылку, послав в нокаут.

Очнулся я, когда отец снимал ветер с парусов другой яхты за несколько футов от финишной черты. Дождь превратился в туман, а отец умудрился поймать в парус воздушный поток и отрезать от него нашу соперницу, так что та отстала. Мы выиграли буквально пару секунд.

Мне было велено убрать за собой и вызвать себе такси, а сам отец отправился на рыбацкой плоскодонке в яхт-клуб праздновать победу. Через час, когда я наконец появился в клубе, отец был уже навеселе – он пил виски из выигранного хрустального кубка.

– А вот и твоя команда, Кэм, – крикнул кто-то из его приятелей. Отец, уже сильно пьяный, приветственно поднял кубок, а потом так грохнул им по барной стойке, что подставка раскололась.

– О, – произнес другой моряк. – Какая жалость!

Отец, не отрывая от меня глаз, сказал:

– Верно.

На заднем бампере едва ли не каждой третьей машины в Род-Айленде вы увидите красно-белую наклейку в память о жертвах одного из самых распространенных в штате преступлений: «Мою подругу Кэти Декьюбелис убил пьяный водитель», «Моего друга Джона Сиссона убил пьяный водитель». Их раздают на школьных ярмарках, во время кампаний по сбору средств, в салонах красоты, и не имеет значения, были ли вы знакомы лично с погибшим ребенком; вы прикрепляете стикер на бампер из солидарности и тайной радости, что трагедия произошла не с вами.

В прошлом году появились красно-белые наклейки с именем новой жертвы: Дена Десальво. В отличие от других жертв, с этой девочкой, двенадцатилетней дочкой судьи, я был немного знаком. Ее отец, как сообщалось, не совладал с собой во время судебного разбирательства, происходившего вскоре после похорон, и взял отпуск на три месяца, чтобы справиться с горем. Именно его по случайному стечению обстоятельств и назначили вести слушания дела Анны Фицджеральд.

По пути в Гарраи-комплекс, где находится суд по семейным делам, я размышляю, сможет ли человек, обремененный таким грузом личной трагедии, разбирать дело, в котором победа моей клиентки ускорит смерть ее сестры-подростка.

У входа стоит новый судебный пристав, мужчина с толстой, как ствол мамонтового дерева, шеей и, вероятно, соответствующими мыслительными способностями.

– Простите, – говорит он, – с животными нельзя.

– Это собака-поводырь.

Смущенный пристав наклоняется вперед и заглядывает мне в глаза. Я делаю то же, повторяя за ним.

– У меня близорукость. Пес помогает мне читать дорожные знаки.

Обойдя стража порядка, мы с Джаджем направляемся по коридору в зал суда.

Внутри препирается с секретарем мать Анны Фицджеральд. Это мое предположение, хотя на самом деле женщина ничуть не похожа на стоящую рядом с ней дочь.

– Я вполне уверена, что в данном случае судья все поймет, – заявляет Сара Фицджеральд.

Муж ждет развязки в нескольких футах от нее, стоит отдельно.

Анна замечает меня, и по ее лицу пробегает волна облегчения.

– Я Кэмпбелл Александер, – обращаюсь я к секретарю. – Что происходит?

– Я пытался объяснить миссис Фицджеральд, что мы допускаем в кабинет судьи только адвокатов.

– Я здесь, чтобы представлять интересы Анны.

Секретарь смотрит на Сару Фицджеральд:

– А кто представляет вашу сторону?

Мать Анны на мгновение теряется, потом поворачивается к мужу:

– Это все равно что ехать на велосипеде.

Муж качает головой:

– Ты уверена, что хочешь сделать это?

– Я не хочу этого делать. Мне приходится.

Слова сходятся, как зубцы на колесиках часового механизма.

– Погодите, – говорю я. – Вы адвокат?

– Да, – отвечает Сара.

Я недоуменно гляжу на Анну:

– И ты не упомянула об этом?