Ангел для сестры

– Хорошо. – Я глубоко вздохнула и положила руки Анне на грудь, а Брайан дрожащими руками выключил дыхательный аппарат. Я погладила ее кожу, словно пытаясь смягчить боль.

Когда на мониторах побежали прямые линии, я ожидала увидеть какие-то изменения в ее теле. И я ощутила их, когда ее сердце остановилось под моей ладонью, – это отсутствие ритма, эту пустую тишину, эту тяжелую утрату.

Эпилог

Среди ночных огней гуляя,

Средь веселящейся толпы,

Я забываю об утрате,

Не вижу страшной пустоты,

Зияющей теперь в созвездии,

Где не хватает одной звезды.

Д. Г. Лоуренс. «Размышления»

Кейт 2010

Должен быть специальный закон, ограничивающий продолжительность траура. Свод правил, которые говорили бы, что просыпаться в слезах можно, но не дольше месяца. Что через сорок два дня твое сердце не должно замирать, оттого что тебе показалось, будто ты услышала ее голос. Что ничего не случится, если навести порядок на ее письменном столе, снять ее рисунки с холодильника, спрятать школьную фотографию и доставать, только если действительно захочется посмотреть на нее. И это нормально, когда время без нее измеряется так же, как если бы она была жива и мы считали бы ее дни рождения.

Еще долго после этого папа говорил, что видел Анну в ночном небе. Иногда это были ее глаза, иногда линия профиля. Он говорил, что созвездия – это люди, которых очень любили. Мама не переставала верить, что Анна вернется к ней. Она начала искать знаки – цветок, который расцвел раньше обычного, яйцо с двумя желтками, соль, рассыпавшаяся в форме букв.

А я… стала ненавидеть себя. В том, что случилось, конечно же, была моя вина. Если бы Анна не подала в суд, если бы она не осталась с адвокатом подписывать бумаги, то никогда не оказалась бы на том перекрестке в тот момент. Она должна была быть здесь, и это я была бы призраком, который навещал бы ее.

Я долго болела. Пересаженная почка практически не работала, но потом вдруг я начала медленно, но уверенно поправляться. Со времени моего последнего рецидива прошло восемь лет. Даже доктор Шанс не понимает, как такое возможно. Он считает, что все это результат комбинированного лечения третиноином и арсеником, но я-то знаю, в чем дело: я должна была умереть, а Анна заняла мое место.

Горе – странная вещь, когда оно происходит неожиданно. Это все равно, что содрать с семьи лейкопластырь вместе с кожей. Изнутри семья представляет собой не самое приятное зрелище, и наша – не исключение. Иногда я целыми днями сидела в своей комнате, надев наушники, чтобы не слышать, как плачет мама. Были недели, когда папа работал сутками, чтобы только не возвращаться домой, в дом, который стал для нас слишком большим.

Однажды утром мама поняла, что мы съели всю еду в доме, все, до последней сморщенной изюминки и засохшего крекера, и пошла в магазин. Папа оплатил один или два счета. Я сидела перед телевизором, смотрела старый фильм «Я люблю Люси» и начала смеяться.

И вдруг я почувствовала, что осквернила гробницу. Испугавшись, я закрыла руками рот и услышала голос Джесси, который сидел рядом со мной на диване:

– Она бы тоже решила, что это смешно.

Пока цепляешься за горькие мысли о том, что кто-то покинул этот мир, они будут с тобой. А сама жизнь похожа на морские волны: сначала кажется, что ничего не меняется, но однажды замечаешь, как много боли унесла вода.

Сколько времени она наблюдает за нами? Знает ли она, что мы долгое время дружили с Кемпбеллом и Джулией и даже были на их свадьбе? Что единственной причиной, почему мы перестали общаться с ними, была та боль, которая, даже когда мы не говорили об Анне, все равно заполняла все паузы?

Была ли она на выпуске Джесси из полицейской академии, знает ли, что в прошлом году он получил благодарность от майора за участие в операции по борьбе с наркотиками? Знает ли она, что после ее смерти папа запил и с трудом вернулся к нормальной жизни? Знает ли она, что я сейчас учу детей танцам? Что каждый раз, когда вижу двух танцующих маленьких девочек, я вспоминаю о нас?

Она все еще застает меня врасплох. Примерно через год после ее смерти мама принесла фотографии моего школьного выпускного вечера. Мы сели рядом за кухонный стол, стараясь не говорить о том, что, когда глядишь на снимки, возникает ощущение, будто кого-то не хватает.

И вдруг, словно сработало наше заклинание, на последней фотографии оказалась Анна. Она сидела на пляжном полотенце, протянув руку в сторону фотографа, видимо не желая фотографироваться.

Мы с мамой сидели в кухне и смотрели на этот снимок, пока не зашло солнце, пока не запечатлелось в памяти все – от цвета ее резинки для волос до узора на купальнике. Пока уже ни чего нельзя было рассмотреть.

Мама отдала эту фотографию Анны мне. Но я не вставила ее в рамку. Я вложила ее в конверт, заклеила и положила в дальний ящик письменного стола. На случай, если когда-нибудь она начнет уходить из памяти.