Ангел для Зверя

Стремительный поток горячей лавы становится последней нотой в этой волшебно-пошлой симфонии. Вознося меня до небес и сбрасывая вниз.

И вот мой дирижёр делает последнее резкое движение, испускает поистине ужасающий, мужской стон, от которого мурашки табуном пробегают по истерзанному телу.

Он прижимается потной грудью к спине, обжигая висок дыханием.

Шепчет на ухо уже знакомые слова на своём языке. Ругает меня и хвалит одновременно.

В голове туман, что не собирался рассеиваться, в глазах рябь, а руки, и без того ослабшие, окончательно немеют, и мы валимся на кровать в нашей спальне... Именно здесь обессиленные.

Словно из нас выжали всю жизненную энергию, до последней капли.

Ну, хорошо... Это я обессилена, а Руслан временно дезориентирован, он неожиданно рассказывает, какое чувство вины мучает его все время.

Что, несмотря на военную подготовку, несмотря на ярость и дикое желание защитить ту, что выбрал в жёны, он не смог выстоять против оравы террористов.

Тогда, в тот злополучный день, что перевернул наши судьбы, сплёл их и окрасил мрачного цвета красками.

Он начал за это извиняться, от чего у меня самой защипало в глаза.

Мне больно осознавать, что его это гложет.

Руслан не виноват в этом, я знаю, что он пытался меня спасти, сделал все, что мог, но силы были не равны, и он был полностью безоружен.

Но он не понимал самого важного.

— Я могу сколько угодно ненавидеть свою набожную мать, — шепчу, ведя пальцами по его груди, к которой он только сильней прижимает. — За её поведение, за желание отдать меня на служение Богу в искупление собственных грехов, я солидарна с ней лишь в одном.

— И в чем же, — спрашивает моя огромная грелка, с которой, кажется, и в морозы без обогревателя можно спать.

Напрягается, поднимает подбородок и заставляет смотреть в глаза.

— Порой, чтобы осознать что-то, нужно страдать...

Как и я осознала, что жизнь без него оказалась бы ужасной.

Мы вместе прошли такой тернистый путь, что врагу не пожелаешь, смогли побороть всех демонов, особенно тех, что прятались внутри нас.

Зато любовь наша крепка, и отныне ничто и никто не сможет нас разлучить.

Мы сила, которую не сломать.

Я, он и наше будущее дитя.

— Мне не нравится такая философия. Но я рассчитываю на то, что за эти месяцы мы настрадали на своё счастье, так что хватит на нашу жизнь и на жизнь наших детей.

Он словно мысли мои читает. Настолько мы с ним теперь близки, даже думаем одинаково. И я надеюсь, так будет всегда.

Я в этом уверена.

— В этом, любовь моя, я не сомневаюсь. Я люблю тебя, Руслан... Мой Руслан.

Смело целую его твёрдые, сухие губы, сама задаю темп, честно желая в нем раствориться.

И слышу в ответ сиплое и возбужденное:

— И я люблю тебя. Посмотри-ка, я уже готов доказывать это тебе снова, — игриво говорит, переворачивая меня на спину и вонзая доказательство до самого основания, поглощая мой стон жадным поцелуем.

Тараня нутро так же неистово и жадно. Словно не было только что марафона, благодаря которому мои ноги все еще дрожат.

Это не конец, это новое начало...

Эпилог

— Надеюсь, что ты не обижаешься на меня? — спрашивает тихонько Катя, пока мы обнимаемся в сторонке от наших мужчин.

Буквально через десять минут мы расстанемся, если не навсегда, то надолго, это уж точно.

В нашей стране по закону у ребенка не может быть двух отцов, но это вполне возможно в Штатах, куда и направляется жить неугомонная троица.

— Даже думать об этом не смей, — улыбаюсь ей, стирая выступившие слезы на ее милом лице. — Все сложилось как нельзя лучше. А все плохое лучше просто забыть. Тебе вообще волноваться нельзя. Как тебя врач отпустил на таком сроке?

— Ренат умеет быть убедительным, — говорит Катя с мечтательной улыбкой, одновременно поглаживая свой довольно крупный живот. — Им так неприятно от того, что нас не смогли здесь расписать, а ребенок должен родиться в браке.

Это наилучшим образом показывает их безбашенное отношение к жизни. Какие-то документы и перелет для них важнее, чем здоровье малыша.

Две недели до родов!

Самолет тряхнет, и она разродится прямо там. Но когда есть деньги, даже правила авиакомпании не помеха.

Ну ладно, не хочется думать о плохом. Тем более, это не мое дело, если они так решили, то переубедить их невозможно.

— Не волнуйся ты так, — смеется Катя и наклоняется ко мне. — Я выдерживаю практически ежедневно секс с двумя монстрами. Что мне какой-то там полет.

И хотя это правда, но как ни крути, я все равно переживаю, больше не за эту неугомонную дурочку, а за их малыша.

На ее слова я только тяжело вздыхаю и обнимаю, возможно, последний раз, думая о том, как, наверное, смешно мы выглядим с этими огромными животами.

У меня, конечно, не такой большой, но и срок значительно меньше. Но я готова к таким изменениям, а возможно даже к большим.

Хотя это немного пугало...

— Нам пора, — слышим голос Захара, и я отпускаю подругу со слезами на глазах и грустью в душе.

Скорее всего, мы будем созваниваться первое время, но и это скоро прекратится.

Наверное, потому что вся наша дружба заключалась в учебе, которая давно позади. Наше мировоззрение кардинально отличается.