Ангел Экстерминатус

Всесильным и всеведущим, наделенным исключительным правом знать, кем он на самом деле был.

С того времени многое изменилось, но и прежним осталось достаточно, чтобы, поднимая Сокрушитель наковален на плечо, он с радостью почувствовал, что поступает правильно. Он размял пальцы и позволил себе потратить несколько мгновений на любование искусным творением. Хорус подарил ему это оружие в качестве символа их союза, но мог ли он подумать, что Пертурабо использует его для убийства одного их его братьев?

Фулгрим увидел свою смерть в глаза Пертурабо и оскалился, истекая изнутри серебряным светом:

— Ты знаешь, что должен это сделать.

— Этого можно было бы избежать, — сказал Пертурабо.

— Сам же понимаешь, что нельзя, — сказал Фулгрим. — Так что покончи с этим быстрее.

Пертурабо кивнул и поднял Сокрушитель наковален, как палач на казни.

Стально-золотая голова молота, очертив геометрически идеальную дугу, расколола тело Фениксийца надвое.

И это был конец.

Глава 27 АПОФЕОЗ ГИБЕЛЬ МИРА ВО ТЬМУ

Но нет, это был еще не конец. От удара молота тело Фулгрима взорвалось, и прозвучавший при этом крик оказался воплем рождения. Из останков Фениксийца вырвалась вспышка чистой энергии, которая наполнила зал невыносимо ярким, всепроникающим светом. Подобно новорожденному солнцу, это невероятное сияние стало центром всего: огненное перерождение, новая плоть, созданная из пепла старой.

Свет усиливался, и Пертурабо сделал шаг назад. С его молота каплями белого фосфора стекала высвобожденная материя, и он понял, что упоительная сила, которую он ощутил при разрушении маугетара, была лишь тенью того, что создавалось в этом сиянии.

Глаза всех в зале обратились к источнику света, хотя наверняка это будет им стоить зрения или даже разума. Заслоняясь от сияния руками, следя за ним в мерцающих отражениях, уцелевшие воины наблюдали нечто одновременно великолепное и ужасное: мучительную смерть и жестокое рождение, слившиеся воедино.

Из центра свечения доносились крики, и страшнее этих криков не было ничего. В них слышались утрата, боль, отчаяние и сожаление о том, что забыто навсегда. Пертурабо казалось, что дьявольские интонации страдания в этих воплях говорят о страхе новорожденного, покидающего утробу матери, об ужасе перед неведомым, наполненным болью миром — и одновременно о желании исследовать этот мир. Такой же восторг испытывает резчик плоти, не знающий иных законов своего искусства кроме того, что работой своей он возвысится.

Когда вопль боли и восторга достиг предела, за которым уже не мог продолжаться, свет начал раскрываться — словно лепестки ночного цветка или светящаяся куколка, выпускающая наружу метаморфическое создание. В центре свечения парило некое существо, и Пертурабо не сразу осознал, насколько невероятно то, что он видит.

Это был Фулгрим — обнаженный в первозданной чистоте, стершей с тела вульгарные рисунки, которыми он уродовал свою плоть, и сделавшей его столь же совершенным, каким его когда-то создал Император. При виде Фениксийца даже величайшим скульпторам пришлось бы отбросить свои инструменты, ибо они не смогли бы изваять ничего столь же прекрасного.

От ран, нанесенных Эйдолоном, не осталось и следа; когда Фулгрим опустил руки, в глазах его блестели отсветы давно погибших миров. Он запрокинул голову, и миллионы камней-душ, поднявшихся вслед за ним из центра планеты, раскололись с оглушительным треском. Исчезая, они жертвовали свою энергию свету, многократно усиливая его, так что вокруг Фулгрима образовалась мерцающая серебряная паутина.

— Я — шепот бога, который варп превратил в крик!

Спина Фулгрима выгнулась, и кости лопнули с громким хрустом. Плоть, недавно казавшаяся столь совершенной, стала текучей и изменчивой; тело его постоянно меняло очертания, словно невидимый гончар обрабатывал его как глину на своем круге. Ноги Фулгрима, вытянутые, как у Витрувианского человека, удлинились и срослись в змеиный хвост, а кожа стала толще и покрылась чешуей, образовавшей сегменты хитиновой брони.

Пертурабо шагнул вперед, к этому существу, рожденному ценой жизни Фулгрима, с отчаянием подозревая, что это и есть его брат.

— Фулгрим, нет… — проговорил он, но изменить что-либо было уже невозможно.

Апофеоз Фулгрима

На всей этой планете мертвецов — брошенной планете, после звездного катаклизма лишь надеявшейся, что ее создатели когда-нибудь вернутся за останками своих предков — каждый камень душ, заключенный в могилу или скульптуру, закричал от ужаса. Жизнь, спрятанную внутри эти камней, пожирало божество, чей голод утолить невозможно.

Та, Что Жаждет…

Подношение и жертва, угощение и топливо, и еще многое другое — вот что Фулгрим отдавал в обмен на свой апофеоз.

Его торс раскрылся, полнясь извивающимися жгутами мышц, и наросты плоти проложили себе путь наружу от ребер. Студенистые и подвижные, они вырастали из изменчивой плоти, вначале напоминая усохшие конечности, но постепенно превращаясь в мускулистые руки. Кожа их имела лиловый оттенок, с черных когтей с шипением капал яд.