Ангел Экстерминатус

Он ударил его об стену, и меч упал на пол. Хирургеон ожил, членистые лапы принялись колоть его плечи лезвиями, щелкающими клещами и инвазивными буравами, с ран брызгала кровь, но боль только подгоняла Кассандра. Фабий ухмыльнулся, жилы в его шее напряглись как стальные тросы, в уголках рта собралась перемешанная с кровью слюна, а черные глаза на мертвенном лице выпучились. Судя по всему, он наслаждался, задыхаясь до смерти.

Кассандр плюнул ему в лицо, а мгновение спустя он стоял на коленях и кричал.

По всему его телу прошла вспышка немыслимой агонии, распространяясь от ничтожной царапины на плече и погружая его в боль, какой он раньше не знал. Его кровь горела, его органы лопались, его кости раскалывались в порошок. Тело Кассандра подвергалось всем мыслимым болям, самым жестоким мучениям, самым бесчеловечным пыткам. Они накладывались друг на друга и приумножались, разрывая его на куски, разламывая его на составные части и каждой этой части доставляя те же муки.

Кассандр перекатился на спину, содрогаясь от тошноты, трясясь, обливаясь потом, крича.

— Восхитительно, правда? — сказал Фабий. — Сначала я думал, что разум в мече был абсолютно безумен, что он мог только убивать. Но я обнаружил, что страдание ему тоже нравится, и характер его воздействия можно менять, если знаешь, как попросить.

— Убей меня, — процедил Кассандр сквозь красные от крови, сжатые зубы.

Фабий покачал головой.

— Нет, это был просто урок. Ты слишком ценен, чтобы тебя убивать, хотя и не настолько, чтобы не позволять тебе мучиться.

Боль начала ослабевать, но Кассандр все еще не мог двигаться. Его болевой порог остался так далеко, что он не сумел был подняться, даже если бы сам Император приказал ему. Он дрожал, хныча как новорожденный, а между тем над ним нависли тени. Обернутые в плоть сервиторы, с издающими статичный шум ртами, с зашитыми глазами, с лоскутными телами, с не принадлежащими им конечностями, подняли его с пола, пока Фабий вешал на стену меч с кремниевым лезвием.

— Поместите его вместе с тератами, — приказал Фабий.

Велунд уже путешествовал к регионам космоса, где причудливое измерение варпа проникало в реальный мир, но в этом шторме было что-то особенное. Он занимал весь обзор на наблюдательной площадке, наполняя сводчатый отсек пеленой неестественного фиолетового света.

«Сизифей», как и большинство кораблей Десятого легиона, был предельно функционален по своему устройству, как и следовало рабочему космическому транспорту. Было занято меньше половины сервиторных станций, остальные же почернели от огня.

На платформе, которую обычно занимал магистр двигателей, стоял фратер Таматика. Магистр погиб в огне, став жертвой побочного урона от бортового залпа Альфа-легиона. Магистр артиллерии тоже был мертв, и наполовину механический Вермана Сайбус, старший из выживших ветеранов-морлоков, обслуживал аппаратуру управления огнем.

И в лучшие времена здесь не раздавалась пустая болтовня, теперь же, под неумолимым взором варпового шторма, мостик «Сизифея» стал попросту мрачен. Иначе быть не могло: слишком многие погибли здесь во время побега с Исствана, и даже Таматика удерживался от своих саркастичных шуток, когда работал на мостике.

Велунд изучал внешний край текучего шторма с наблюдательного пункта, а Кадм Тиро, стоя у капитанского управляющего пюпитра, вел их к переднему фронту вздувающегося, кипящего на краях не-света.

Большинство космических аномалий возникали и исчезали со временем, как бури над сейсмотропными континентальными плитами Медузы. Эти штормы были яростными, они разрушали поселения и уничтожали целые ветви кланов, но они были преходящими, и зная о них заранее, люди могли их пережить или избежать.

Но этот шторм казался вечным, словно он мог только расти. Если у него и была история, никто на «Сизифее» ее не знал, а в сохранившихся картографических данных было только его абсолютно непримечательное название, совершенно не передающее его пугающую неизменность. Но чем дольше Велунд смотрел на шторм, тем сильнее ему казалось, что шторм смотрит на него в ответ, будто это было злобное существо, помещенное в космос, чтобы вечно наблюдать за миром людей.

Столь ужасное явление скоро должно было заслужить яркое название, но Велунд этого делать не хотел, понимая, что дав ему имя, он даст ему власть.

Сияющий золотом орел спикировал из-под свода над мостиком и приземлился на плечо Кадма Тиро. Он встряхнул крылья, прошелестев металлическими перьями, и переступил с лапы на лапу. Даже это механическое существо, не обладавшее собственным сознанием, казалось, чувствовало, как от шторма исходит что-то пугающее. Велунд осекся. Он смотрел на факты с позиции эмоциональных предрассудков и приписывал человеческое поведение бездушному созданию. Железному отцу не пристало мыслить подобным образом.

— Есть ли какой-нибудь проход? — спросил Тиро, подняв руку и погладив птицу.

Велунд покачал головой.

— Я ничего не вижу, — ответил он. — Здесь сплошной штормовой фронт.