Ангел Экстерминатус

Над старым оформлением театра работали летописцы, целая орава художников, поэтов и скульпторов, но из них не осталось никого в живых, чтобы довести дело до конца. Требования Властителей разврата были слишком суровы для слабой смертной плоти: даже самый малый шаг на пути к чувственности разрушал и тело, и разум. Такого не перенести простому человеку, но легионеров специально создали для бесконечной войны, и они могли выдержать любую пытку, любое наслаждение.

Идеальные последователи Темного принца.

И на просцениуме, и в высоких ложах, где должны были сидеть фавориты примарха, метались расколотые отражения: и в стенах, и в потолке, и в покрытии пола были установлены фрагменты сверкающих кристаллов, которые собрали в хрустальных лесах Призматики.

— И он построит великолепный город зеркал; это будет город миражей, одновременно незыблемый и текучий, одновременно из воздуха и из камня.

— Зеркальный город? — Эйдолон постучал по стеклу. — Так вот что это такое?

Фулгрим раздраженно покачал головой.

— Не будь дураком, Эйдолон. Я вернул тебя, чтобы ты построил его для меня, а в этой работе ты разве участвовал?

— Нет, повелитель.

— О, как же я мог забыть, — Фулгрим, резко развернувшись, положил руку на плечо Эйдолона. — Ты ведь был мертв, когда я произносил со сцены тот великий монолог. Это было после того, как Юлий и Марий попытались пытками изгнать демона, якобы захватившего мое тело, даже не подозревая, что я сам уже изгнал его.

Фулгрим отпустил Эйдолона и недовольно скривился от того, как неуклюже передвигается лорд-командор. Хотя за время после воскрешения его координация ощутимо улучшилась, Эйдолон все еще страдал от разнообразных неприятных тиков и затрудненности движений. Фулгриму он напоминал марионетку, которой управляет неумелый кукловод.

— Ты ходишь некрасиво и нелепо. Двигаешься, как зеленокожий. Меня это раздражает, а потому держись сзади, чтобы я тебя не видел до тех пор, пока ты не научишься перемещаться хоть с каким-то изяществом.

— Да, повелитель, — прохрипел Эйдолон, отступая перед гневом примарха.

— Наверно, я затянул с приказом достать твою сморщенную голову из той опустевшей бочки с вином победы. — Фулгрим покачал головой и улыбнулся. — Нет, это Фабий виноват. Его работа оказалась несовершенна, так что напомни, чтобы я наказал его за то, что он сделал тебя глупым и страшным.

— Если это не город зеркал, тогда что же это такое? — спросил Кесорон.

Фулгрим повернулся к своему любимому сыну:

— Всему свое время, Юлий, не надо меня торопить. Я готовлю свой величайший триумф, а ты хочешь, чтобы я просто так рассказал, в чем заключается великолепие моего замысла? Ты — неразумное дитя и ничего не понимаешь в настоящей драме. Сыны мои, я поведаю о грядущем только тогда, когда это будет удобно мне, и не раньше. Я хочу вдоволь насладиться реакцией каждого, когда они узнают, что именно будет создано в центре звездного вихря.

— Прошу прощения, повелитель, — сказал Кесорон, но Фулгрим отмахнулся от извинений.

— Ты начинаешь меня утомлять, — сообщил примарх, останавливаясь, чтобы полюбоваться своим отражением в треснувшей грани кристалла. В глубине он разглядел и отражение картины над собой — и улыбнулся тому, какое взбешенное выражение было у его портрета. Фулгрим облизнул полные губы, но в тот же миг улыбка пропала с его лица: он заметил нечто в углу хрустальной грани. Высокая фигура в черных доспехах, чьи глаза и руки сверкали серебром.

Он резко развернулся, вглядываясь во все уголки «Ла Фениче», где мог бы укрыться посторонний.

Ничего — как и следовало ожидать. Феррус Манус мертв, а демон, заточенный в картине, теперь над ним не властен.

— Покажись! — вскричал Фулгрим, обнажая золотой меч. Все потрясенно воззрились на него. — Один раз я уже убил тебя, брат, и могу убить снова!

Он пошел по театру, шатаясь словно пьяный, заглядывая в каждый осколок стекла, в каждую полированную поверхность. Везде, везде он видел громадный силуэт Горгона, эту молчаливую фигуру, что следила за ним, оставаясь в тени. Он разбивал кристалл за кристаллом сокрушительными ударами, и когда ни одного не осталось, кулаки его истекали кровью от раздробленных осколков.

Тогда Фулгрим остановился и судорожно выдохнул. Его воины, удивленные и потрясенные, следили за ним, не решаясь заговорить. Руки болели, но он был рад этим накатывающим волнам боли — они помогали сосредоточиться. Ферруса здесь нет. Феррус мертв. Это все просто игра теней, он просто очень устал и слишком долго терпел рядом с собой тупиц вроде Пертурабо. Голова тоже болела, болела так, словно череп сжимали тиски. Нужно отвлечься, освободиться от мрачных мыслей, которые переполняли разум, как жидкий яд.

— Я ухожу, — сказал он. — Пришлите ко мне трепанатора, мне надо просверлить череп.

— Как пожелаете, повелитель, — отозвался Марий. — Что мы еще можем сделать?

Фулгрим моргнул, прогоняя мерцающий послеобраз мертвого брата, а затем кивнул:

— Скажи-ка, Братство Феникса все еще собирается?

Кесорон отрицательно покачал головой:

— Пепельный орден не собирался со времен Исствана.