Ангел Габриеля

Голос ее звучал властно, словно она привыкла отдавать приказы и привыкла, чтобы на ее вопросы отвечали. Однако она сохранила в себе достаточно мягкости и доброты, как показалось Майклу, чтобы ее тон никого не возмущал. Наверное, решил он, так должна говорить женщина, служившая в полиции.

— Думаю, да.

— А вам не кажется, что причина в вас? По крайней мере, отчасти?

— Мне хотелось бы в это верить.

До сих пор он не спрашивал себя, какие мысли и чувства вызывает у Джули. Его слишком переполняли собственные чувства к ней, которые он так внезапно в себе открыл. Однако он и вправду предполагал, что ее влечет к нему. Он почувствовал это в кафе, но если бы был до конца честен или, по крайней мере, внимателен, то почувствовал бы это в доме у Джеймса, причем неоднократно. Он еще тогда решил, что все их игривые и откровенные беседы просто шутка, но в глубине души все равно знал, что это не совсем так.

— Вот и мне тоже. Не заняться ли нам живописью? — И Бренда принялась вынимать из коробки тюбики с краской и раскладывать их рядком на столе.

Майкл занервничал. И не только из-за незапланированного урока изобразительного искусства, но и из-за женщины, которая с упорством маньяка продолжала писать портреты Джули.

— Э-э-э… я, по правде сказать, не слишком хороший художник.

Бренда повернулась к нему:

— А когда вы занимались живописью в последний раз?

— Не помню.

— Вот то-то.

Майкл смотрел, как Бренда снимает портрет с мольберта и кладет на стопку других изображений Джули. Затем она закрепила на мольберте чистый лист бумаги, взяла кисть и вручила ее своему гостю.

— Бренда, я не хочу писать ее портрет. — И он решительно положил кисть на кофейный столик, на который только что натолкнулся.

— И тем не менее вы должны.

— Почему?

— Потому что это поможет.

— В каком смысле?

— Поможет Джули.

— Но каким образом? Как то, что я намалюю в Норфолке, поможет Джули?

Теперь Майкл рассердился не на шутку. Более того, он перепугался. Он не знал, каким образом эта старушка с ее бредовыми идеями и штабелями портретов может ему навредить, разве что она подмешала ему в чай какое-нибудь снадобье. Но он все равно встревожился и захотел уйти. Даже убежать, но это точно никак не поможет Джули, если только он не сбежит через ее спальню.

Бренда посмотрела на него. Сначала она молчала, просто давая возможность заглянуть ей в глаза, светло-серые и полные слез, словно предлагая найти в них хотя бы намек на сумасшествие, будто приглашая его в свой мир. Она положила кисть на стол.

— Прошу прощения, вам, должно быть, это кажется настоящим безумием.

Такое заявление со стороны человека, которого вы только что подозревали в сумасшествии, обезоруживает.

— Послушайте, — продолжила Бренда, — как может Джули жить, если мы не в силах представить ее живой?

Майкл уставился на нее. Ее голос, который всего несколько секунд назад звучал сурово, теперь казался мягким. Глаза блестели от слез.

— Я все время думаю о Джули. Вспоминаю, как она пришла в этот дом, каким упругим и пружинистым стал ее шаг после того, как она вернулась со встречи с вами, и пытаюсь представить ее лежащей на больничной койке, всю опутанную проводами…

— Этих проводов на самом деле не так уж и много… — вставил Майкл.

— Но я не в силах представить ее с открытыми глазами. И я подумала, да, конечно, я могу молиться. И я верю. Но если я не могу представить ее в сознании, значит она придет в сознание очень нескоро. Разве вы этого не понимаете?

Майкл даже отдаленно не представлял, о чем толкует эта старушка, но понимал, что в ее словах кроется некий смысл, каким бы он ни был. Поддавшись порыву, он взял ее за руку:

— Может быть, взглянем на вещи Джули? Вы знаете, я никогда не бывал в комнате, которую она считала бы своей. Мне бы очень хотелось узнать… конечно, с вашей помощью… увидеть, где она спала, и, может быть, отобрать несколько вещей, чтобы отвезти ей в Лондон, а потом мы могли бы посидеть вместе, пока вы пишете ее портрет, и просто поговорить.

Бренда беспомощно посмотрела на него, потом кивнула.

— Хорошо, давайте так и сделаем, — прошептала она. — Но учтите, пока вам кажется, что я не в себе, — она широко раскрыла глаза и покачала головой, — сильно не в себе, совершенно чокнутая, то вы, молодой человек, не сможете мне поверить. Ни единому слову. Но если существует один шанс на миллион, даже на миллиард, что нелепая сумасшедшая старуха из провинции способна помочь выжить женщине, посланной вам судьбой, то надо быть настоящим безумцем, чтобы этот шанс упустить, разве не так?

46

Берни и Гари Гитарист два с половиной часа приближались к Дартфордскому туннелю,[118] как лев приближается к газели: медленно, очень медленно. Они ехали на «фольксвагене» Берни модели «Гольф». Гари давно собирался купить себе автомобиль, большой, скорее всего, немецкий, но, поскольку ездить ему было некуда, он так и не собрался. В «Гольфе» он чувствовал себя неуютно и в пробке тоже.