Ангел Габриеля

— Добро пожаловать. Прежде всего хочу сказать: сейчас вы станете свидетелями того — и я рад об этом сообщить, — что случается не каждый день. Собственно, вам, как новичкам, может быть, и не следовало бы этого видеть. К вам это не имеет никакого отношения.

Он сделал паузу. Христофор смотрел на него с волнением. Ему нравилось думать о Петре как о некой доброй силе. Этот элегантный пожилой чернокожий ангел воплощал в себе спокойную уверенность — божественное благочестие. Его речь была Словом Божьим. Словом, которое ангелы и так хорошо знали, но все-таки ожидали услышать снова, здесь и сейчас. Все взоры были обращены на Петра.

— Как бы то ни было, — продолжил тот, — это место, где должна царить открытость. По этому поводу один из наших ведущих психотерапевтов сказал следующее: «Как мы можем утверждать, что, пребывая здесь, вы становитесь сопричастными очевидному процессу совместного исцеления, и при этом утаивать от вас опрометчивый поступок одного из нас?»

Он сделал еще одну паузу, словно хотел понять, сказал ли достаточно. По-видимому, ему показалось, что это не так, и он продолжил:

— Иные утверждают, что это может создать у вас ложное впечатление и стать помехой к пониманию того, для чего существует это место. Между тем это место надежды, ясности и самосовершенствования. И я разделяю этот взгляд, но если из-за грядущего зрелища вам понадобится больше времени, чтобы почувствовать себя здесь в безопасности… это не обязательно, но возможно… что ж, в таком случае нам придется поработать с вами подольше.

Петр посмотрел по сторонам, отдавая себе отчет, что те из присутствующих, кто не является ангелами, скорее всего, не понимают, о чем он ведет речь. Он улыбнулся, и Джули обратила внимание на то, что зубы у него желтоватые.

— Прошу прощения, — сказал он, — за то, что говорю слишком много. Вы здесь присутствуете для того, чтобы стать свидетелями изгнания.

Христофору стало дурно. За себя он не боялся, хотя явственно ощущал неуверенность в себе и в правилах психотерапии. Но изгнание полагалось не за какие-то опрометчивые слова или неуверенность в чем-то. Кто-то нарушил правила. Из-за набежавших тучек свет стал приглушенным. Петр посмотрел через лужайку в сторону стоящих там ангелов и кивнул.

— Думаю, ты знаешь, о ком речь.

Это была невысокая, приятного вида женщина, брюнетка с длинными локонами, спускающимися по плечам, и с большими глазами, сияющими в лучах солнца. Она была ангелом-хранителем, как и Христофор. На какой-то миг она опустила взгляд в землю, затем поглядела Петру прямо в глаза и шагнула навстречу ему. Раздался тихий ропот. Христофор взглянул на Клемитиуса. Тот облизнул пухлые губы.

Провинившаяся женщина-ангел стояла перед Петром и пристально смотрела ему в глаза: непокорная, напуганная и бессильная, словно уже переставшая быть высшим существом. Петр положил руку ей на плечо и пару секунд смотрел на нее, а затем отвернулся и обратился к толпе:

— Эстель, ты была ангелом-хранителем более десяти тысяч лет. Ты была другом многих и спасительницей еще большего числа своих подопечных.

Христофор подумал, что после таких слов более всего можно было бы ожидать теплых приветственных аплодисментов и какой-то награды типа «Ангел тысячелетия», после которой должна последовать смущенная, радостная речь виновницы торжества, а вместо этого неизбежно последует ритуальное унижение и ссылка.

Петр снова посмотрел в глаза Эстель:

— Все, что ты делала, вся твоя верная служба и все проявления твоей преданности отныне обращаются в ничто…

— Что она натворила? — прошептала Джули.

— Ш-ш-ш, — предостерегающе поднес палец к губам Клемитиус, а потом спросил шепотом: — Ну разве у Петра не изумительно получается?

— Что получается? И вообще, что происходит? — спросил Габриель.

— Она изгоняется за то, что нарушила правила, — произнес Клемитиус, глядя во все глаза на Петра. Затем он слегка приподнялся на носках и начал потихоньку раскачиваться взад и вперед.

— Тебе есть что сказать? — спросил Петр.

Эстель отрицательно мотнула головой, продолжая смотреть в глаза Петру. Словно упорствуя и настаивая на своем. Однако потом она, кажется, передумала.

— Да, есть, — сказала она еле слышно.

Петр нежно положил руки ей на плечи и стал ждать.

— То, что я сделала, — проговорила она нерешительно, — я сделала во имя любви.

Клемитиус проворчал что-то осуждающее; несколько других ангелов зашушукались. Петр лишь посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

— Но не во имя любви к Богу.

Эстель как-то поникла, ссутулилась, но Петр еще пару секунд не отпускал ее, а потом кивнул и убрал руки. Когда он это сделал, она побледнела. Все краски, как ее собственные, так и подаренные лучами вечно сентябрьского солнца, казалось, сошли с ее лица. Она медленно отвернулась от Петра и обратилась к спокойной темной глади озера, на берегу которого стояли здания их поселения, и пошла к воде. Все смотрели на нее, не отрывая глаз.

— Она еще может оправдаться? — спросила Джули.

— О нет, с ней все уже решено, — сказал Клемитиус.

— Что в этом озере? — спросил Габриель.