Ангел-истребитель

ПАТРОН: Хлесткие слова, Джек... зато от души, я сразу понял. И все же мне слышится в них какая-то отчаянная нотка, верно? У меня на руках все козыри. Другими словами, ты предложил расправиться с Никки быстро и безболезненно, пообещав мне ту же участь. Будем надеяться, ты сдержишь данное слово.

Жаль, конечно, но этому не суждено случиться. Смерть Никки будет долгой и мучительной. А хуже всего – она навсегда останется загадкой. Ты так никогда и не узнаешь, что же с нею произошло, Джек. Она просто исчезнет: очередная шлюха, проглоченная улицей. Ее тело никогда не найдут. Я никогда не выдам тайны... если ты не заставишь меня открыть ее.

Хотя есть и другой вариант. Он избавит Никки от страданий.

Ты мог бы убить ее сам.

Это единственный способ защитить ее, Джек. Ты не подозревал, что мне известно о ее существовании, но я знаю гораздо, гораздо больше. Я знаю, где Никки теперь... и то, что тебя нет с нею рядом.

Она не нужна тебе, Джек. Ты сам это понимаешь. Я убиваю тех, кто близок художникам, не для того, чтобы зажечь в них пламень вдохновения... Я убиваю, чтобы очистить их огнем. Труп заставляет сосредоточиться; живой человек отвлекает. Делай то, что должен.

* * *

– Он хочет, чтобы я отчаялся, – бормотал Джек. – Запаниковал, потерял голову. Надо сохранить спокойствие. Быть собранным.

Нельзя привести Патрона к Никки. Если тот знает о ней, это еще не значит, что Патрону известно, где она сейчас. Впрочем, ему многое известно, это очевидно. Он знает о Джеке, знает о Никки...

Нужно найти ее. Только пока не ясно зачем.

– О нет, – прошептал Джек. Внезапно он понял.

Патрон отвлек его, упомянув Никки. Это правда, Патрон мечтает устранить всех, кто помогает Джеку оставаться человеком... но существует и более очевидная мишень.

– Запах фейерверков в октябре, – шептал Джек – В Штатах пиротехнику запускают в июле... Ванкувер. Он в Ванкувере.

Здесь живет человек, о котором Патрон совершенно точно знает.

Чарли.

* * *

Никки приоткрыла глаза. Она не могла сообразить, где она и что с ней произошло, но подозревала, что ничего хорошего. Голова гудела, очертания предметов расплывались. Наркотики. Ее накачали какой-то дрянью.

Она лежит на койке. Запястья и лодыжки привязаны к раме. Наверху – трещины в штукатурке и пятна плесени, похожие на тест Роршаха. Никки повернула голову, и этого оказалось достаточно, чтобы слабость и головокружение вернулись. Ей удалось побороть их.

Небольшая комната, пустые деревянные стены, торчащие трубы. Кажется, здесь никто не живет. У стены напротив – еще одна койка с привязанным к ней человеком. Белый мужчина лет сорока, одетый в светлые брюки и голубую шелковую рубашку. Левая кисть замотана пропитанным кровью бинтом. Кожаные туфли от "Гуччи". Он не шевелился, но Никки слышала, как он дышит. Без сознания, наверное.

Голова понемногу прояснялась. Никки провела в уме быструю инвентаризацию: на ней нижнее белье.

Руки-ноги на месте. Сережек нет, зато браслет с амулетами все еще на руке. Ноги босые.

Мужчина на второй койке шевельнулся, застонал.

– Эй, – прошептала Никки, – ты очнулся?

Мужчина попытался приподняться и обнаружил, что не может. Не без труда разлепил веки.

– Ч-что? – переспросил он.

– Говори тише, – шепотом посоветовала Никки. – Ты цел?

Мужчина повернул к ней голову. У него было круглое, мясистое лицо и нос картошкой, а на лице – испуг.

– Что... кто... кто ты? – прохрипел он.

– Меня зовут Никки, – сказала она – А сам-то ты кто такой?

Лицо мужчины, и без того уже бледное, потеряло всякий оттенок при звуках ее имени.

– О нет, – выдавил он. – Извини, он заставил меня рассказать, я... он отрезал мне пальцы!

Мужчина заплакал.

Никки опустила взгляд на его забинтованную руку. На какой-то миг ей показалось, что мужчина говорил о Джеке... но тут же сообразила, кто, скорее всего, этот "он".

– Черт! – тихо выругалась Никки. – Давай, парень, соберись. Как тебя зовут?