Ангел-истребитель

ПОЧЕМУ Я УБИВАЮ

Эссе Джинна-Икс

Итак, дорогие составители психологических портретов и уважаемые поклонницы серийных убийц — я исхожу из предположения, что вы читаете все это, когда сам я уже давным-давно мертв или заключен в тюрьму, — внемлите: вот Тот Основной Вопрос, который вечно задают, но, кажется, никогда не получают честного ответа Я, правда, не скажу за кого-то другого, но мой собственный ответ — вот он:

Физика.

Каждому приходилось злиться. Злобу и гнев часто сравнивают с огнем, но они скорее подобны воде. Гнев дрейфует от одного человека к другому и всегда стремится попасть с высот в низину. От владельца — к менеджеру, далее — к простому сотруднику, затем — к временно нанятой уборщице. Это похоже на большую дренажную систему, и чем ниже ты нарисован на схеме, тем больше злости и гнева сливается в твою сторону. И это работает на любом уровне — финансовом, политическом, личностном. Чем ниже ты стоишь, тем больше гнева обрушивается на твою голову. А гнев, как и вода, имеет свойство накапливаться. Как только сосуд заполняется до краев, начинает расти давление.

Если жидкость — любую жидкость — сжать достаточно сильно, она трансформируется. Становится твердой. Когда это происходит с гневом, он превращается в нечто иное — в ненависть. Она обладает иными свойствами: она медленнее, холоднее, плотнее. Ненависть скорее принадлежит к области геологии. Когда я слышу, что этнические конфликты уходят в прошлое на целые века, это меня совершенно не удивляет. Ненависть — эмоциональный аналог гребаной континентальной плиты.

Так что же случается, когда демографические показатели вдруг совершают прыжок, вроде пресловутого послевоенного бэби-бума? Ну, давайте-ка по порядку. После окончания Второй мировой миллионы солдат вернулись домой с фронта. По четыре года каждый они провели в окопах, вовсе не видя женщин, и по возвращении им, прямо скажем, не терпелось. Они трахались и трахались, пока пар из ушей не повалил. В результате мы имеем полтора десятка миллионов младенцев. В пятидесятые годы они росли счастливыми маленькими ребятишками, а потом — БА-БАХ! — наступило половое созревание. Это случилось уже в шестидесятые Следующие десять лет они провели, занимаясь сексом, слушая дурацкую музыку и балдея от наркоты. Все это так здорово поджарило им мозги, что на протяжении семидесятых они принимали более тяжелые наркотики и слушали еще более идиотскую музыку. А в восьмидесятые решили устроиться в жизни, продаться, завести хозяйство — короче, сделались яппи. В девяностые их всех настиг кризис среднего возраста, и они принялись ныть, как им было кайфово в шестидесятые. От этого нытья им становилось легче, потому что они понимали, что загубили все своими руками. Им не удалось изменить мир, и они это знают.

Забавная штука — отвращение к самому себе. Самая обманчивая из эмоций, маскируется лучше всех прочих. Человек, который ненавидит себя самого, редко способен это признать, поскольку такое признание оставит только два варианта — разрушить себя или измениться.

Если в зеркале ты видишь чудовище, нельзя взглянуть ему в глаза и сохранить после этого рассудок.

Стало быть, самоненавистники лгут сами себе. Каждый из разочаровавшихся, отчаявшихся отпрысков «бэби-бума» сороковых ищет, кого бы ему обвинить в том, что мир катится ко всем чертям, — кого угодно, только не себя, разумеется. Теперь вам ясно, почему американцы — нация юристов?

Так вот, какой-нибудь корпоративный упырь подает иск на какого-нибудь другого упыря, тот срывает злость на своей секретарше, та поднимает галдеж в магазине, а продавец, напившись после работы, выходит на улицу и бьет меня в морду.

И я не испытываю к парню, который меня ударил, ровно никакой ненависти. Нет, я смакую свой гнев, я наслаждаюсь им. Я добавляю его ко всей той злости, которая успела во мне накопиться, пусть себе растет. Пусть давление превратит ее в ненависть. И когда эта ненависть спрессуется в твердую маленькую пулю, я выйду на улицу, отыщу корпоративного упыря… и верну ему должок.

Ведь все началось именно с него, не так ли?