Ангел-истребитель

Чарли Холлоуэй откинулся, зевая, на спинку кресла; денек выдался долгим. Взгляд Чарли упал на его собственный портрет, висевший на стене напротив рабочего стола, и он задумался, сколько еще времени пройдет, прежде чем его лицо перестанет напоминать запечатленные там черты. Конечно, заменяющая нос большущая картофелина останется с ним до конца, но волосы — пышная шевелюра на портрете — уже изрядно поредели и не могут похвастать таким иссиня-черным цветом. Лицо утяжелялось с течением лет, а голубые глаза (которые всегда были самой привлекательной чертой Чарли, как однажды заметила его мать) в последнее время все чаще прятались за стеклами очков.

— Все-таки жаль, художник, написавший портрет Дориана Грея, не один из моих клиентов, — сокрушенно вздохнул Чарли. — С другой стороны, это полотно когда-нибудь будет стоить кучу денег…

Его фантазии грубо прервал телефонный звонок.

— Привет, Чарли Холлоуэй на проводе.

— Чарли.

— Джек? Эй, а я только что вспоминал о тебе. — Голос Чарли немного притих, нисходя с приподнятого дружеского тона до озабоченного. — Как ты?

— Я… Не знаю. Все в порядке, наверное.

— Давненько от тебя не было весточек. Чем-то был занят?

— Да Занят, вот именно.

— Работал, надеюсь?

— Не совсем.

— А… Вот это скверно, — проговорил Чарли, качая головой. — Знаешь, не хочу тебя подталкивать, Джек, но…

— Прошло уже три года. Нужно двигаться дальше.

Вздохнув, Чарли потер переносицу.

— Нет, я не об этом. Произошла кошмарная трагедия, Джек, и это случилось не только с ними, это случилось и с тобой тоже. Я не пытаюсь свести все к банальностям или кормить тебя всеми этими новомодными баснями о внутреннем мире…

Вошел секретарь с папкой под мышкой. Фальми считал себя готом; он был тощ как щепка, его черные как смоль волосы были подстрижены колючими клочьями, а кожа своим цветом напоминала ванильное мороженое. Глаза Фальми подводил черным карандашом, а по шее к уху тянулась татуировка — замысловатый кельтский орнамент. Чарли в жизни не видел на своем секретаре одежды любого другого цвета, кроме черного — или, в крайнем случае, серебристого. Сегодня это черные джинсы, черная футболка и проклепанные кожаные перчатки по локоть.

— Чарли? — позвал секретарь высоким, с гнусавинкой голосом.

— Секунду, Джек. Что там еще?

— Подпишись под этим манифестом.

Раздраженно хмыкнув, Чарли взял протянутую папку с бумажкой на зажиме и поставил росчерк. Для истинного гота Фальми был чересчур повернут на анальной тематике, но вместе с тем поразительно педантичен, и Чарли это ценил. Он протянул папку обратно, и Фальми выскользнул из кабинета.

— Извини, Джек Я хотел сказать, что боль, которую ты носишь в себе… ну, это нечто настоящее. У нее есть вес, глубина, а еще она ядовита. Если не удастся найти способ избавиться от нее, она сожрет тебя заживо.

— Тебе бы книги писать, Чарли.

Чарли хохотнул.

— Спасибо, но все свои творческие способности я посвящаю художникам вроде тебя. Я счастлив сбывать ваши творения, оставляя себе небольшой процент.

— Ну, значит, ты не слишком уж счастлив. Моих творений не так уж и много, верно ведь?

— Слушай, я совсем не об этом… Мне просто кажется, ты почувствовал бы себя лучше, если бы мог вернуться к работе, вот и все. Даже не думай о коммерческой стороне дела. Делай это не ради денег, а ради себя самого.

— Терапия искусством.

— Почему бы и нет? Стоит попробовать.

— Спасибо, Чарли… но я уже занялся самолечением. Методика довольно радикальная, но, похоже, помогает.

— Да? Ну что ж, был бы результат. Это главное.

— Я подумывал заглянуть к тебе.

— Отличная новость, Джек. В любое удобное время.

— Пока что мое расписание несколько… туманно. Позвоню, когда прояснится.

— Непременно.

— Мы еще поговорим, Чарли. Потом.

— Надеюсь, ждать не слишком долго.

Джек повесил трубку. Опустив свою, Чарли вновь уставился на портрет, написанный для него Джеком. Сдвинул брови.

— Ты готов? — спросила Никки.

— Да, — ответил Следователь, отодвигая телефонный аппарат. — Я готов.

Искусство как терапия. Было бы все так просто.

Другое дело — терапия как искусство…