Ангел из Галилеи

Он был кроток и как-то по-особому мягок, подобно тихим водам огромного озера. Только вот он все время молчал. Не сказал ни слова ни тогда, ни после. Вернее, он произносил какие-то слова, но они не складывались в связную речь, а скорее походили на воркование голубя или отрывки молитв, выученных, возможно, в дальних странах. Поэтому он не мог рассказать, где был и что видел, как выжил и нашел меня.

Но это был он, я узнала его по запаху, и он тоже не сомневался в том, что я — это я, он был рядом и в конце своего пути пришел туда, куда должен был прийти.

Я не жалела о том, что он не говорит со мной, его молчание было таким глубоким, а облик таким светлым, что я поняла: слова здесь излишни, а о тяготах долгой разлуки лучше не рассказывать. Все случилось так, как и должно было случиться. И он сполна вознаградил меня за терпение и со временем дал мне знание.

Судьбе было угодно, чтобы в последние семь лет перед его возвращением каждую ночь, не пропуская ни одной, я впадала в транс, впрочем, иногда это происходило утром или вечером. В такие моменты в моей голове вспыхивал яркий луч, и не важно, сколько было времени и чем я занималась, даже если спала или отдыхала, я должна была хватать тетрадку и начинать писать.

Слова, выходившие из-под моего пера, были голосами ангела, так это определила сестра Мария Крусифиха, впервые прочитав тетради. Не одного ангела, но многих: во время каждой вспышки через меня говорили разные ангелы. И так я исписывала тетради, не зная, кто же мне на самом деле диктует.

С возвращением моего сына это не прекратилось, даже наоборот, я слышала голоса еще чаще, так что даже начала худеть — столько мне приходилось писать. А дальше нужно было просто свести концы с концами, сложить два и два, чтобы понять: в сумме они дают четыре. Сестра Мария Крусифиха открыла мне глаза на правду, ведь именно она первой догадалась: те слова, что мой сын не может произнести вслух, он выводит моей рукой. Он и был ангелом, диктовавшим мне».

Меня не было еще вчера, а завтра уже не будет, я есть только в сей бесконечный миг, я — ангел Орифиэль, Престол Господень, на мне восседает Он, мне даровано вечное счастье терпеть вес Его могучих и непомерных ягодиц. Меня именуют Престол, потому что на мне надежно и покойно почивает Всевышний. Меня зовут Колесом и меня зовут Колесницей, ибо я возница, впряженный в престол Яхве.

Я не признаю материи и не выношу формы, я — чистый взрыв, выброс энергии, ослепительная вспышка света. У меня нет тела, но есть сотни ног: проворных, как у молодого бычка, сверкающих, словно отполированная бронза, искрящихся, словно железо под ударами молота. Я — огонь, и мое пламя живое, я — колесница и пожираю пространство, я — молния и грохочу на гребне времени. Я швыряю звезды из пропасти в пропасть и несу сквозь пространство божественного Всадника в его перемещениях по небесным сферам. Сам Бог скачет на моей спине, вонзает шпоры в мои послушные бока, оставляя позади раскаленные потоки моей янтарной крови, покорной его священным капризам.

У меня одна-единственная голова, но у нее четыре лика, один обращен на север, другой на юг, третий на восток, четвертый на запад, и каждый из них устремлен вперед. Четыре пары глаз, но я вижу лишь Господа, четыре носа, чтобы вдыхать Его сущность, восемь ушей, чтобы слышать отзвуки Его голоса, четыре рта, которые возносят хвалы имени Его без отдыха и передышки, ночью и днем до неизмеримого изнеможения: Свят, Свят, Свят!

Свят Господь. Его присутствие сокрушает, всепоглощающий океан Его Любви ошеломляет, захватывает, раздирает, опустошает невыносимым всплеском света. Слишком много света! Все остальное бледнеет и исчезает. Перед моими глазами, ослепленными Им, мир людей едва проглядывается за пеленою струящегося стекла.

Слово «Бог» слишком велико для меня. Кто такой я, Орифиэль, чтобы произносить его? Я ничто, растворенное в ничто, преданный пес, изумленный прислужник, павший ниц и уткнувшийся в землю всеми своими четырьмя лицами.