Ангел ходит голым

— О-о, сколько лет, сколько зим! Как насчёт пивасика, Вась-вась?

— Никогда! Никогда… не откажусь!

— Давай тогда, что ли, на Конюшенной пересечёмся. Там отельчик такой «Все флаги». При нём такой кабачок типа японский. Пивасик бочковой и любой — всегда. Креветки в кляре с васаби — р-рекомендую! Чего замялся?

Конюшенная, «Все флаги», японский. Заманчиво, заманчиво.

— Понимаешь, у меня с бабосиками полная жопа. То есть пустая.

— Дом-два вопрос! Банкую! Столько лет, столько зим!

— Ну, тогда за встречу!

— За неё!.. А помнишь, Вась-вась, такая у вас в ментовке была забавная херня? Девяносто третий? Вы там все матерились весь год, как дети малые!

— А-а! Девяносто четвёртый. Июнь. Во падла!

— Почему ж падла? Красивая женщина!

— Красивая, падла! Устроить бы ей тогда субботник! Всем отделом! По-другому б запела!

— А так что пела?

— Да ну! Мы с ней и так и сяк! Не колется, ведьма! И внагляк: «Ведьма я. Записывай, старлей. Ведьма. Подпишу. Мною прочитано и с моих слов записано верно». Надо, надо было ей тогда субботник! Красивая, падла! Хоть оттянулись бы!

— Напоследок, угу! Потом по одному — в ямку, всем отделом. Через промежутки времени.

— Ай, перестань! Что мы, дети малые?!

— Большие, большие! — И вдруг, закинув руки за голову, мечтательно: — До чего же мне хочется побывать сейчас на партийном собрании, на самом обыкновенном собрании, где обсуждаются самые обыкновенные вопросы.

Даже старый волчара Вась-вась на секундочку, но собьётся после такого пассажа. Что за чушь собачья!

В принципе она и есть — чушь собачья. Точная цитата. «Медная пуговица». Лев Овалов. Майор Пронин и всё такое.

А вообще-то давняя и простенькая мулька от Макса. (Мулька — так нынче говорят?) Вдруг вставить в устную речь цитатку-другую из книжного источника — без интонирования кавычек.

Сразу двух зайцев, а то и трёх, а то и четырёх:

Опознавание собеседника по вербальной/невербальной реакции: «свой — чужой».

Резкий увод собеседника от темы. После внезапной оторопи «а при чём тут?!» — закономерная амнезия «так про что мы?»

Уничижение собеседника. Под занавес озвучка (в случае надобности): это же Салтыков-Щедрин (Сомерсет Моэм, Стругацкие, да хоть Овалов), не узнали? У-у, как всё запущено!

Гимнастика ума. Блюдение церебральной формы, тренинг. Макс не такой уж книгочей, чтобы любой абзац из любой книги — в подходящий момент. Но дюжина-другая цитат — всегда при нём. Дюжина-другая — на все случаи жизни достаточно. Что удручает отчасти, но зато упрощает.

Так про что мы? (Во-от! См. «закономерная амнезия».)

Про креветок. По пивасику ещё?

— У меня вообще-то почки… А-а, живём однова!

(Прим. Креветки в кляре с васаби в японских заведениях — нонсенс. Скорее для эклектичной Средиземноморщины. Но хозяин — барин. А Вась-вась пристрастен к тем креветкам в кляре с незапамятной поры. Вкусил когда-то и пропал: а-а, живём однова!)

* * *

Что есть, то есть. Живём однова. Кое-кто и не живёт уже. Ведь не только по ментовским крупицам, иных-других каналов информации — успевай собирать малину с куста. Досье! Хотя дело чисто ментовское. Было. До той поры, пока фигурант не стал объектом. А с внезапным успением адепта Ордена Макса Багдашова — уже дело чести.

Для нас честь — нравственный вектор и ориентир. Всё потеряно кроме чести! (Поверили? А зря! Не всё потеряно!)

И спроси её… Нет, не в ментовской жёсткой манере — с предъявлением косвенных улик, сверлящим взглядом, настольной лампой на скотче, пыльной водой в графине. Тем более с ней всё это уже было и быльём поросло. Спроси её в присущей нам мягкой манере: слушай, Лиль, а как ты это делаешь? как у тебя получается?

Ответ предсказуем: «Я же ведьма!»

Теперь у них, у женщин, высшая доблесть — припудриться ведьмой. Сами придумают, сами изобразят, сами поверят. Не дуры от природы подбавляют нотку лёгкой самоиронии вместе с загадочностью. Не веришь? И дурак! Веришь? И дурак! А она вся такая странная-оригинальная. Промыслового значения не имеет.

Лилька от природы отнюдь не дура. Настолько умна, что иной раз играет дуру просто виртуозно.

* * *

— Я же ведьма, Виталь! Разве не знал? Не знаешь?

— Знаю, знаю.

— Или не веришь?

— Верю, верю.

— А всем, кто пожелает ведьме зла, оно возвращается сторицей. Я не насылаю, нет. Как я могу! Автоматически происходит, очень быстро. Палец о палец не ударю.

— Всем-всем возвращается?

— Я же не изверг, Виталь! Тогда бы горы трупов, горы трупов! Не всем-всем. Только близким. Бывшим близким. Понимаешь? Ты ведь понима-аешь.

Понима-аю.

— А объясни мне, Лиль… — Естественней. Дружелюбней. Задушевней, но и равнодушней. Коротаем вечерок за беседой. — Макс-то чем тебе не угодил?

— Макс?

— Багдашов.

— Ах, этот!

Нэнси Синатра. Bang-bang. Песня. Как женщины убивают. Как они перестают любить. Как они уходят. Просто надо смотреть клип-ретро. Слышать, как она там произносит bang-bang. И всё станет понятно. Гм. Так вот, Нэнси Синатра — никто, а её bang-bang — ничто. По сравнению с Лилит Данияловой и с её «ах, этот!»

Поверьте на слово. (Поверили?)

— Ты же ему… благоволила.