Ангел ходит голым

Уже бытовало тогда понятие — тусовка? Бытовало, бытовало. На Пушкина, 16. Ну, Пушкина, 16, ну! Средоточие подрастающего поколения. Всего лишь внутренний двор, куда стащены скамейки с приморского бульвара, с Родопского — ныне: имени Гамзата Садасы. Такой поэт — Садаса, аварец…

Словом, сидим-посиживаем, обмениваемся новостями, в нарды поигрываем, о борьбе, само собой, нескончаемо говорим, о спортивной — классической, вольной, самбо, дзю-до. Препровождаем время. Тусовка и есть. Чинно. В отличие от, например, тусовки у гостиницы «Ленинград». Там — неприлично. Сутенёры, проститутки. Проходишь мимо гостиницы — их никогда и никого не видать. Но что там они есть, все знают. Махачкала — город маленький.

— И чего, Амин?

— Ничего. Он на меня так посмотрел, а я на него так посмотрел… Мы друг друга поняли.

— Слушай, молодец! Знаешь, кто её папа?

— Камал! Меня спрашиваешь?!

— Нет, так вообще…

Кто её папа. Риторич. Кто не знает?! Её папа, так вообще, второй человек в Махачкале. Первый, по определению, кадр местный — даргинец, аварец, лезгин, лак, кумык, тат… Но второй — русский, присланный. Москва! Заведено, и да будет ныне и присно.

— Слушай, но ты её там, в Набрани, хоть…

— Что?! Что, Камал?!

— Просто спросил! Спросил просто!

— Сейчас глаз на жопу натяну, телевизор сделаю! Спросил он!

Как молоды мы были. И чушь прекрасную несли. Romantic…

— О! Идёт, идёт! Тихо!.. Лиль, привет!

— Привет.

— А ты… куда?

— Просто гуляю. Сама по себе.

— С тобой можно?

— Мне решать?

— Камал, доиграй за меня… Рамазан, если он проиграет, с меня потом спросишь.

— Ладно.

Спросишь с него, как же!

И? Куда пойдём?

Хоть куда! Гуляем. Хоть через центр, на пересечении Кротова и Ермошкина, вниз — к морю, к бульвару. Потом можно в бар «Волна», припортовый. Такие коктейли! Безалкогольные, конечно! Не бойся, я с тобой! Что да, то да. Защищённость. И не потому, что чемпион чемпионов. Не потому, что играя мышцами, остерегая всех взглядом. Просто идёт рядом. И — такая защищённость, такая…

О, море, море!

— Твой отец хочет со мной поговорить.

— Знаю. Со мной уже говорил.

— А ты?

— Мужчинам решать.

— Но ты? Сама? Ты… как?

— Такой смешной!

— А что мама говорит?

— Мама? Ничего не говорит. Говорит: главное, чтобы тебе, дочка, было хорошо.

— А тебе хорошо?

— Пока — да.

— Пока?

— Аминчик! Ты, в самом деле, смешной! Откуда я знаю, что потом! Но пока — да.

— И потом — тоже! Я сказал!

— Посмотрим.

Женщина как загадка. Загадка как женщина. В чём и манкость.

Хотя… Где женщина, где?! Пятнадцать лет всего! Шестнадцать. Как раз в июле исполнилось. Как раз июль.

Мама ничего не говорит. Литературу преподаёт — в элитной тринадцатой школе, с углублённым английским. Там, на уроках, она, Тофа Авшаломовна, говорит — заслушаешься. Тому же великовозрастному Амину Даниялову — мимо ушей. Троечник. Зато чемпион чемпионов. Каждому — своё.

Вот для Лилит литература — своё. Так получилось. Домашний ребёнок. А в доме — стеллаж классики. Плюс полстеллажа там самиздата. Даром ли папа — второй (читай: первый!) в республике. Изъятое и «приватизированное». Читай — не хочу! А хочу! Та же «Лолита» — в десять лет. Не всё понятно, всё непонятно, понятно не всё. Ты знаешь, всё ещё будет!

И стало так. По прошествии. Детство-отрочество — кому оно интересно, кроме фанатов глыбы-человечища?! (Кстати, не осилила глыбу. Вернее, не заценила. Плохо написано, коряво, и враньё! Не так всё было!)

В общем, умненькая, пучеглазая девочка-девочка. Начитанная не по годам. Своеобразно мила, но и только. У полукровок такое водится. Папа — назначенный русский, мама — доморощенная татка, горская еврейка. Школьный класс — национал-мешанина. И по возрасту. Тот же молодой-да-ранний чемпион чемпионов Амин Даниялов. Разница с девочкой-девочкой в два года. Он — с восьми лет в первый класс (декабрьский, Стрелец). А она — с шести. Таты эти, евреи горские, все такие умные-умные, как и все евреи! В их школе среди татов сплошь дети врачей, юристов, учителей…

И никаких чтобы!.. Просто учиться, учиться, учиться, учиться. И ещё раз учиться. На отлично. Только на отлично! (Вот Даниялов — троечник. То и дело сборы. Многообещающий борец. Дзюдо! Потому и троечник, а не двоечник. Хоть так… Престиж, республика, страна! Европа! Мировое!)

И вдруг — юность! Вдруг пучеглазик за летние каникулы (ударился оземь и обернулся?)…

Такое… одночасье.

О-о! Кто это?! Ты это?! Это ты?! О-о! Солнечный удар. Всё! Она — моя! Она — моё! И никто! Все поняли?! Никто не вправе покуситься! Отныне и навсегда!

Попытки были. Были попытки. Шахман. Номер один в Махачкале, в известных кругах. Милиция — очи долу. А Шахман глаз положил. Ты чего, не понял, мы шахмановские! Теперь понял? Во-от. И отойди. Не отошёл. Там тогда, на Буйнакской, знатно повоевали в ночи. Отделался растяжением лодыжки, но всех отделал. Чемпион чемпионов! Вторая попытка будет? Э, ты не так нас понял, чемпион. Мы Шахману скажем. Всё-всё. Мир! Мы Шахману сказали, а он сказал: миру — мир.

И стало так. Она — моё! Моё всё!

* * *

И стало так.