Ангел-хранитель

Уже дважды звонила Марина. Она беспокоилась, не случилось ли что с шефом – минул девятый час, а он до сих пор гулял по городу и дышал воздухом. Архип Михайлович был слегка пьян и весел. Встреча, ради которой он приехал в Австрию, неожиданно затянулась. Предполагаемый деловой разговор за ленчем перерос в поздний ужин с разносолами и выпивкой.

– Мировой ты мужик, Стефан, несмотря на то что хер! – пьяно захихикал Архип Михайлович.

Гер Клустер засмеялся тоже, хотя смысла шутки не понял.

– Я, признаться, всю жизнь считал, что ты – последняя сволочь, – продолжал Калинкин, – а ты, оказывается, замечательный человек! Бывают же приятные сюрпризы, а то чаще все наоборот. – Калинкин не подобрал на немецком синоним слову «сволочь» и поэтому произнес его по-русски.

– О! Сволочь! – повторил Клустер знакомое русское слово, значение которого позабыл. Оно было из прошлого, настолько далекого, что казалось, будто его и вовсе не было. Стефан очень не любил ворошить собственную память, потому что она порой являла ему страшные и горькие картины.

1943 г.

– Что же ты, Алешенька, не просыпаешься никак? Ну, спи, сынок, спи, сил набирайся. Силы тебе нужны. Ты поправишься, я знаю. Тебе поправляться надо, а то мамка тебя домой ждет, волнуется.

Варвара смочила губы раненому бойцу влажным полотенцем. Уже третьи сутки пошли, как она его сюда притащила, а он все не приходил в сознание. Пареньку было на вид лет семнадцать, не больше. Светленький, с белесыми бровями и ресницами, до прозрачности тощий, одетый в форму рядового. Варвара наткнулась на него в лесу, когда шла напрямки в соседнюю деревню, к дальней родне. Парень лежал лицом в траве, на его спине зияли бурые пятна крови. Женщина тронула его – теплый и вроде дышит. Слабый совсем, того и гляди, помрет. Она осмотрела рану и, как сумела, перевязала ее снятым с головы платком.

Линия фронта отодвигалась на восток, в их деревне пока что немцев не было, но они вот-вот должны были появиться. Оставить раненого в лесу Варвара не могла, знала, что он не выживет. Тащить его в дом тоже нельзя – если немцы придут, то расстреляют и его, и ее за укрывательство, да еще и полдеревни сожгут в придачу.

В их Верховье была раньше знатная церковь, красивая, с расписными фресками внутри и витражом. Отец Варвары был в ней настоятелем, сам из личных сбережений поддерживал церковь, и прихожане тоже жертвовали на обустройство, кто сколько мог. Гордились верховцы своим приходом, во всей округе такого не было! В Гражданскую войну красноармейцы хранили в церкви оружие, потом ее разрушили – так, что остались одни камни. Варваре было пятнадцать лет, когда ее отца расстреляли за то, что он помогал белым. Он погиб там же, возле церкви. Люди помнили, как после взрыва на пустыре упал церковный крест, а потом и церкви не стало. «Быть беде», – говорили в толпе.

Снаружи – небольшой пригорок, заросший травой, да несколько камней. Внизу под пригорком скрытый лаз – потайной вход в церковный подвал, уцелевший после ее разгрома. Раньше подвал был куда больше, сейчас осталась незаваленной лишь его третья часть. Никто в Верховье не знал о существовании подвала, хотя прежде и ходили слухи, будто в церковном подполе по ночам беснуются черти. После того как церкви не стало, о чертях и думать забыли. Место это стало глухим, народу незачем было сюда ходить, да и боязно – проклятыми холмами его окрестили, ибо не напрасно крест упал, это верная примета.

Варвара укрыла паренька в подвале, вечером, хоронясь, принесла тряпок и соломы. Врачевать она не умела, и лекарств у нее не было. Лечила отварами трав и мазями из кореньев, вспоминая рецепты своей покойной бабки. Рана затягивалась, но больной в сознание не приходил. Она садилась рядом, бережно перебирала его русые волосы и разговаривала с ним.

– Немец проклятый все дальше и дальше пробирается. В соседнем селе побывал, как саранча прошелся! Ты, Алешенька, поправляйся, тебе жить надо, – приговаривала Варвара, ухаживая за бойцом. Ей было очень жаль парня: молодой совсем, жизни не видел, а над ним нависла смерть. Варвара сама умирать не боялась, ей уже было все равно, поскольку все, что у нее было – ее семью, – забрала война. На мужа Дмитрия похоронка пришла почти сразу после того, как он ушел на фронт, на сына – спустя полгода. Варвара осталась одна и теперь к этому пареньку относилась по-матерински. При бойце никаких документов она не нашла и называла его Алешей, как сына.

Варвара поостереглась держать подарок Кустодиева дома, принесла его сюда, подальше от немецких варваров. Она бережно развернула полотно и залюбовалась им в который уж раз.