Ангел-хранитель

Когда пришло время получить выигрыш, Суржиков с нетерпением заглянул в мешок. В этот момент он напоминал ребенка, который, затаив дыхание, распаковывает найденный под елкой подарок от Деда Мороза.

– Так это же… – У Алексея от изумления не нашлось слов. Его призом оказалась картина, и какая!

На полотне был изображен зимний пейзаж. Снег покрывал поля и искрился в солнечном свете… высокое ясное небо – ярко-бирюзового цвета – и ослепительное солнце… По пригорку резво мчится тройка гнедых лошадей, запряженная в сани. На санях, одетый в тулуп, сидит розовощекий от мороза мужик. От картины явственно исходила положительная энергетика. Какая бы погода ни стояла: снег ли, дождь, хмурый ли ноябрьский вечер, пасмурный ли мартовский день – после одного только взгляда на этот пейзаж начинало казаться, что ненастья и вовсе нет – за окном так же безоблачно, как и на картине. Алексею вдруг захотелось оказаться там, в деревне, таким же погожим утром. Он подумал: хорошо бы уехать далеко от города и суеты! Чтобы вокруг была только природа, ее тихая красота. Прозрачный воздух морозного утра и звездная темнота вечеров. Чтобы вечером можно было устроиться у камина и завороженно смотреть на танец языков пламени, слушать мерный треск сгорающих поленьев и трепать за ухом лохматого терьера…

– Нравится? – самодовольно спросил Звиад.

– Потрясающе! Это подлинник?

– Обижаешь! Разве я стану держать в своей коллекции копию? «Зимнее утро». Автор – Кустодиев, первая половина двадцатого века, – похвастался он.

То, что полотно написал Борис Кустодиев, Алекс понял сразу. Чтобы узнать уникальный стиль этого художника, не надо быть искусствоведом, работы Кустодиева узнает любой мало-мальски образованный человек.

Алексей с удовольствием оставил бы полотно себе, повесил бы его в гостиной, чтобы оно создавало приятную атмосферу в доме. Но он хорошо понимал, что это невозможно. Место полотну – в музее, и попасть в частные руки оно могло только нечестным путем. Хранить его у себя опасно – автоматически становишься причастным к преступлению, даже и не зная о нем. Откуда взялось у Звиада «Зимнее утро», Суржиков не знал, но… догадывался.

Разумнее всего было бы не брать картину, оставить ее Звиаду, но – по правилам их закрытого клуба – отказываться от выигрыша было нельзя. Те же правила предполагали, что в игре не должно быть никакого криминала – запрещалось ставить на кон вещи, добытые сомнительным путем. Это правило установил сам Звиад, что не мешало ему тихим бесом его нарушать. Алекс, шутя, поинтересовался, не паленая ли картина.

– Обижаешь, дорогой, как ты мог такое подумать?! – получил он ответ.

Но Суржиков не вчера родился, чтобы поверить честным-пречестным глазам Звиада. «Ежу понятно, что дело нечисто», – не сомневался он. Абхазец его подставлял и, похоже, даже не осознавал этого, поскольку для него самого нарушение закона было привычным делом.

«Добровольно сдать полотно государству? Так ведь спросят, откуда я его взял. Ответ вроде: «На дороге нашел» – никого не устроит. О том, чтобы сказать правду, и речи быть не может – Звиад меня не поймет, если я упомяну его имя, найдет меня и голову оторвет», – пришел к выводу Суржиков.

Яхтенный поход оказался как нельзя кстати. Алексей знал, что яхты вроде их «Графчика» не досматривают. Весь таможенный досмотр – это чистая формальность. По крайней мере, в тряпках, заброшенных в закутки, точно никто копаться не станет. Даже если картину случайно и обнаружат, против него улик не окажется. Отпечатки свои он предусмотрительно стер, а что картина лежит в его сумке – так это еще не доказательство. На яхту вхожи многие, и каждый может воспользоваться его старой сумкой, валявшейся на лодке уж сто лет. Конечно, при самом неблагоприятном развитии событий у команды могут возникнуть неприятности, но это маловероятно и не смертельно.

Суржиков знал наверняка, что продать в России полотно – дело сложное и небезопасное. Сделать это в Европе намного легче. Он уже нашел по Интернету покупателя, британского коллекционера. Сделку планировалось совершить в Копенгагене, до которого «Графчику» дойти было не суждено.

Алексей не слишком сильно удивился, когда следователь его спросил о картине. Скорее он этого вопроса ждал. «Графчик» не затонул, и его должны были отбуксировать к берегу и уже там осмотреть все, что на нем осталось. Этим занимались Малыгин с Фианитовым, оставшиеся после крушения в Швеции. Кое-какие вещи они привезли в яхт-клуб, и его старой сумки среди них не было. Это значило, что сумку, в силу ее дряхлости и незначительной стоимости, выбросили там же, в Швеции. Сначала Алексей решил, что картину не заметили и отправили на помойку вместе с сумкой. Когда Мостовой все-таки задал ему сакраментальный вопрос о «Зимнем утре», Суржиков понял, что полотно каким-то образом всплыло. То ли его обнаружили на своей шведской помойке шведы и сигнализировали об этом нашей стороне, то ли еще кто-нибудь его нашел… Пока против него обвинения не выдвинули, Суржиков решил все отрицать. «Так надежнее», – благоразумно рассудил он.

* * *