– Ему там не нравилось, и я его понимаю.
Пол не нашелся что ответить и молча уселся в плетеное кресло напротив меня. Машинально он взял мой стакан с виски и отпил половину. Я была уже на взводе, но промолчала. Похоже, он тоже еле сдерживался. Он странно на меня посмотрел:
– Вы занимаетесь садом?
Я несколько раз утвердительно кивнула головой. Забавно все-таки, некоторые мужчины буквально вынуждают их обманывать. Но ведь совершенно невозможно рассказать Полу о моих невинных субботних развлечениях. Тогда бы уж он точно посчитал, что я свихнулась. Я и то начинала задаваться вопросом, а не прав ли он.
– Что-то незаметно, – продолжил он, окинув сад критическим взглядом.
Несчастный клочок земли, именуемый моим садом, и впрямь скорее смахивает на джунгли. Тем не менее я с оскорбленным видом пожала плечами:
– Я делаю что могу.
– А что это у вас в волосах?
Я провела по волосам рукой и выгребла из них два или три маленьких белых деревянных завитка, тонких, как бумага.
– Стружки, – удивленно произнесла я.
– Вижу, что стружки, – желчно отозвался Пол. – Тут ими все усыпано. Вы что, помимо садоводства, еще и столярным делом увлекаетесь?
В этот миг еще одна стружка слетела с неба и опустилась ему на голову. Я посмотрела вверх.
– А, поняла. Это Льюис. Ему скучно лежать, и он вырезает из дерева.
– А стружки запросто отправляет в окно? Восхитительно.
Я начинала дергаться. Ну да, возможно, я сделала неправильно, забрав Льюиса из больницы к себе. Но это ведь милосердно, это ненадолго, и поступила я так без задней мысли. И вообще Пол не имеет на меня никаких прав. Я набралась смелости ему про это напомнить. Он возразил, что имеет те же права, что и всякий разумный мужчина в отношении неразумной женщины: мужчина не должен ей позволять делать глупости, обязан опекать ее, и так далее и тому подобное.
В конце концов мы разругались. Взбешенный, он уехал, а я осталась без сил в своем кресле перед стаканом успевшего согреться скотча. Было около шести вечера. Тени на заросшей бурьяном лужайке делались все длиннее. Вечерок обещал выдаться скучным – поссорившись с Полом, я не поехала в гости, куда нас приглашали вместе. Из развлечений оставался телевизор, ничего, кроме скуки, у меня обычно не вызывающий, да пара слов, которые пробормочет Льюис, когда я принесу ему ужин.
Никогда еще не встречала столь молчаливого существа. Только раз он выдавил из себя нечто членораздельное – когда захотел выписаться из больницы на третий день после аварии. Мое гостеприимство он принял как нечто само собой разумеющееся. В тот день у меня было прекрасное настроение, пожалуй, даже слишком прекрасное. Один из редких, слава богу, моментов, когда кажется, что все люди на свете – твои братья и дети одновременно и ты должен заботиться о них.
С тех пор Льюис жил у меня. Целыми днями он неподвижно лежал в постели. Я приносила ему еду, а повязку на ноге он менял сам. Он не читал, не слушал радио, не разговаривал, время от времени вырезал странные фигурки из веток, что я приносила из сада. Но чаще просто с непроницаемым лицом смотрел в окно. Порой я спрашивала себя, не идиот ли он. В сочетании с его красотой это казалось весьма романтичным. Я предприняла несколько робких попыток узнать хоть что-то о его прошлом, его жизни, планах на будущее, но все мои вопросы натыкались на неизменное: «Это неинтересно». Однажды наши пути пересеклись на ночном шоссе. Его зовут Льюис. Все. Точка. Пожалуй, меня это устраивало. Меня утомляет, когда люди начинают подробно расписывать свою жизнь, а они, видит бог, так редко избавляют от своих откровений.
Я пошла на кухню и скоренько соорудила чудесный ужин из консервов. Потом поднялась по лестнице, постучала в дверь его комнаты, вошла и поставила поднос на кровать, усыпанную стружками. Вспомнив, как одна из них упала на голову Полу, я засмеялась. Льюис вопросительно поднял на меня глаза. Разрез у них был кошачий и цвет тоже. Светло-зеленые, под черными бровями. Разглядывая его, я машинально подумала, что его приняли бы на «Коламбиа пикчерз» за одни только эти глаза.
– Вы смеетесь? – спросил он низким, чуть глуховатым, неуверенным голосом.
– Просто вспомнила, как одна из ваших стружек упала из окна прямо Полу на голову. Он был возмущен.
– Ему было очень больно?
Я уставилась на него, раскрыв рот. Впервые я слышала, чтобы он шутил. По крайней мере, я надеялась, что это шутка. Я снова засмеялась, но чувствовала себя не в своей тарелке.
В конечном счете Пол прав. Что я делаю с этим мальчиком, с этим психом, здесь, в уединенном домике в субботний вечер? Могла бы сейчас веселиться, танцевать с друзьями. Может, даже немного пококетничала бы с этим милым Полом. А может, и не с ним…
– Вы решили сегодня никуда не ездить?
– Да, – с горечью ответила я. – Надеюсь, не очень вам помешаю?
И сразу же пожалела о сказанном. Это противоречило всем законам гостеприимства. Но Льюис вдруг рассмеялся, точно ребенок, весело, от всей души. И этот смех вернул ему его возраст, вернул душу.
– Вам очень скучно?