Ангел-хранитель

Тристан повторил операцию со вторым стеблем.

– Засунь это себе в волосы, Помпиду! – завопил мальчик, совершенно захваченный игрой.

Тристан зачерпнул горсть зеленого салата и высыпал себе на голову. К сожалению, он слишком поздно догадался, что зелень была щедро полита салатной заправкой.

Мальчик откинулся назад, давясь от хохота.

– Засунь это себе в нос, Ду-би-ду!

Ладно, почему бы нет? Тристану тоже когда-то было восемь лет, и он помнил, как веселит маленьких мальчиков все, что связано с носом и козявками. Отыскав на ящике два креветочных хвостика, он засунул их себе в ноздри.

Мальчик так смеялся, что в изнеможении свалился со своей коробки.

– Засунь… это… себе в зубы, Бу-ди-ду!

На этот раз в дело пошли две маслинки, и вскоре Тристан обзавелся двумя черными клыками.

– Засунь это…

Все внимание Тристана было сосредоточено на том, чтобы удержать на месте стебли сельдерея и креветочные хвостики. Неудивительно, что он не заметил, как полоска света между дверью и косяком стала шире. Он не заметил и того, как изменилось лицо мальчика.

– Куда это засунуть, Биббиди, боббиди, ду?

Тристан поднял глаза.

Глава 3

Айви остолбенела. Она просто дара речи лишилась, увидев Тристана с торчащими из ушей стеблями сельдерея, салатными листьями на голове, чем-то черным в зубах и – ну разве можно поверить, что человек, старше восьми лет способен на такое? – розовыми креветочными хвостиками, выглядывавшими из ноздрей.

Тристан, казалось, был ошеломлен ничуть не меньше, чем она.

– У меня неприятности? – деловито спросил Филипп.

– Кажется, неприятности у меня, – негромко поправил его Тристан.

– Ты должен быть в столовой, за столом вместе со всеми нами, – напомнила Филиппу Айви.

Она взглянула на груды еды, лежавшей на тарелках между едоками, и улыбнулась краешком рта.

– He злись, Айви! Мама сказала, что мы можем пригласить на свадьбу любых друзей, каких захотим.

– А ты ей ответил, что тебе некого приглашать, помнишь? Ты сказал, что в Стоунхилле у тебя нет ни одного друга.

– А теперь есть.

Айви посмотрела на Тристана. Но тот старательно прятал глаза. Казалось, его интересовали только сельдерей, креветки и раздавленные маслины, которые он аккуратно раскладывал перед собой на ящике. Фу какая гадость!

– Мадемуазель!

– Это Ду-би-ду! – вскрикнул Филипп. – Закрой дверь, Айви! Пожалуйста!

Вопреки благоразумию, она послушалась. А что еще ей оставалось делать, если братишка впервые за последние недели выглядел таким довольным? Прислонившись спиной к двери кладовки, Айви посмотрела на приближающегося метрдотеля.

– Какие-то проблемы, мадмуазель?

– Нет.

– Вы tres certaine ^[ii].

– Tres, – ответила Айви и, опершись на предложенную руку мсье Помпиду, отвела его подальше от двери.

– Вас ожидают в зале, – холодно сообщил метрдотель. – Наступает время тостов за новобрачных. Все ждут.

Айви поспешно бросилась в зал. Разумеется, все ее ждали, и она не могла избежать церемонии. Раскрасневшись от спешки, она прошла на свое место.

Грегори со смехом обнял ее и отсалютовал бокалом шампанского.

Один из друзей Эндрю начал произносить тост. Он говорил и говорил, и Айви казалось, что этому не будет конца.

– Ура! Ура! – наконец, хором прокричали гости.

– Ура, сестренка, – воскликнул Грегори, опрокидывая содержимое своего бокала. Допив, он протянул его за добавкой.

Айви пригубила свое шампанское.

– Ура, сестренка, – повторил Грегори, только на этот раз тихо и вкрадчиво, при этом глаза его сверкнули каким-то странным блеском. Он звонко чокнулся с Айви и осушил второй бокал.

А потом он прижал девушку к себе так крепко, что она чуть не задохнулась, и впился поцелуем в ее губы.

Айви сидела за фортепиано, рассеянно глядя на ноты, открытые пять минут назад. Она на мгновение прижала пальцы к губам, потом уронила руку на пожелтевшие клавиши и пробежалась по ним, извлекая волны нестройной мелодии. Потом провела по губам языком. Разумеется, они вовсе не распухли и не посинели, это ей только казалось.

И все-таки Айви была очень рада, что уговорила маму позволить им с Филиппом остаться в старой квартире до окончания медового месяца. Целых шесть дней в огромном доме на горе наедине с Грегори – нет, этого бы она точно не выдержала. Особенно, когда Филипп ведет себя, как несносный поросенок.

Филипп, который в их тесной Норуолкской квартирке занавешивал свою кровать старыми портьерами, чтобы отгородиться от «девчонок», последние две недели требовал, чтобы Айви разрешала ему спать у себя в комнате. В ночь перед свадьбой Айви позволила ему принести спальный мешок в ее спальню. Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что Филипп и кошка Элла спят на ней сверху. Наверное, после утомительного сегодняшнего дня ей придется разрешить братишке снова спать в ее комнате.

Сейчас Филипп сидел на полу у нее за спиной и сосредоточенно возился со своими бейсбольными карточками, составляя на потертом ковре команду мечты. Элла, как всегда, изъявила желание валяться посреди импровизированной бейсбольной площадки. В результате подающий гарцевал на ее черном пузе, вверх и вниз, вверх и вниз.