Ангел-хранитель

-- Когда я понял, что вы взяли меня просто так, что вы добрая, я вас полюбил. Конечно, я знаю, вы считаете меня ребенком, вы предпочитаете Пола Бретта, и я вам совсем не нравлюсь. Но я могу хотя бы оберегать вас. Вот и все.

Вот и все. Как это он говорит? Вот и все. Я попала в жуткий переплет. Сделать ничего нельзя, я погибла. В придорожной канаве я подобрала сумасшедшего, маньяка. Пол был прав, прав как всегда.

-- Вы на меня не сердитесь? --спросил Льюис.

Я даже не ответила. Не сержусь ли я на человека, убившего троих, чтобы доставить мне удовольствие? Даже само слово-"сердиться" Льюис произнес как провинившийся ученик. Я думала, вернее, только делала вид, что думаю: в голове моей было совершенно пусто.

-- Льюис, теперь я вынуждена сдать вас полиции. Это мой долг.

-- Как хотите, --ответил он спокойно.

-- Следовало бы позвонить туда немедленно, -- тихо сказала я.

Он поставил передо мной телефон, и мы тупо уставились на него, как будто впервые видели. Потом я потребовала:

-- Расскажите, как все это произошло?

-- Франка я позвал от вашего имени в мотель, а сам забрался в окно. Что касается Болтона, я быстро его раскусил и для виду согласился. Он тут же назначил мне свидание в своем любимом заведении. От радости он был сам не свой. Дал мне ключ от номера. Никто не заметил, как я прошел туда. А с Луэллой было еще легче: ночью я просто развинтил болты в ее машине. Вот и все.

-- Спасибо, достаточно, --сказала я. --И что же мне теперь делать?

Я, конечно, могла выгнать Льюиса из дома и постараться забыть всю эту историю. Но это все равно что выпустить хищника из клетки. Он будет следить за мной издалека и с методичностью автомата убивать окружающих меня людей. Можно потребовать, чтобы он уехал, но контракт подписан, и его непременно отыщут. Сдать его в полицию я не могла. Я туда вообще никого не смогла бы сдать. Тупик, полный тупик.

-- Знаете, --сказал Льюис, --никто из них не мучился. Все произошло очень быстро.

-- И на том спасибо, --съязвила я. --С вас бы сталось изрезать их перочинным ножиком.

-- Вы прекрасно знаете, что нет, --сказал он с нежностью и взял меня за руку. От растерянности я ее не вырвала, только подумала, что тонкая, нежная рука, держащая мою ладонь, убила трех человек. Эта мысль меня почему-то больше не ужасала. Наконец я решительно высвободилась.

-- И мальчишку вчера в баре вы тоже хотели убить, не так ли?

-- Да. Но это было глупо. Я наглотался ЛСД и не соображал что делаю.

-- Льюис, вы понимаете, что вы натворили? Я рассматривала его тонкое лицо, зеленые глаза, властный изгиб губ, черные волосы и пыталась найти хотя бы намек на раскаяние. Ничего подобного. И от садиста ничего не было. Только одна безграничная нежность. Льюис смотрел на меня, как на капризного ребенка, хныкающего по пустякам. Могу поклясться, в его глазах даже была жалость. Это меня добило:

я зарыдала. Он обнял меня, стал гладить по голове; я не вырывалась.

-- Чего уж теперь плакать, --прошептал он.

Глава одиннадцатая

Как и следовало ожидать, у меня жутко разболелась печень. Крупные неприятности всегда заканчиваются для меня приступом. На этот раз он продлился два дня, и слава Богу. Хоть это время я могла не думать ни о чем другом. Приступ прошел, и я решительно настроилась все уладить. Возможно, двое суток и не слишком большой срок для того, чтобы забыть о трех трупах, но пусть бросит в меня камень тот, у кого никогда не болела печень.

Наконец я встала с постели, не желая знать ни о каких неприятностях, вот так. Об убийствах я думала не больше, чем о налоговых декларациях. К тому же бедняжка Льюис два дня не отходил от моей постели, возясь с компрессами, тазиками и лекарствами. От беспокойства он просто потерял голову, и я ни в чем не могла упрекнуть такую самоотверженную сиделку.

Однако намерение серьезно поговорить с ним у меня осталось. Как только я смогла проглотить кусок мяса и выпить глоток виски, я позвала его в гостиную и поставила ультиматум:

во-первых, ему категорически запрещается убивать кого бы то ни было без моего согласия (совершенно очевидно, что я никогда его не дам, но благоразумнее оставить ему надежду);

во-вторых, он прекращает принимать ЛСД;

в-третьих, он должен как можно скорее подыскать себе жилье.

В выполнение третьего пункта я верила меньше всего. Но Льюис с серьезнейшим видом принял все условия. А вдруг он все-таки маньяк или садист? Надо попытаться выведать, каковы его впечатления от убийств. Честно говоря, он меня немного успокоил. Не слишком, конечно, но все же. Весь этот кошмар на него абсолютно не подействовал. Страшно ему не было-наверное, оттого, что он совсем не знал своих жертв. Но и удовольствия никакого. Уже кое-что. С другой стороны, угрызений совести у него тоже не было, его не мучил стыд, и души умерших явно не докучали ему по ночам своими стенаниями.