Ангел, летящий на велосипеде

«За несколько минут до начала агонии по Невскому прогремел пожарный обоз… Битюги с бочками, линейками и лестницами отгрохотали, и полымя факелов лизнуло зеркала».

Когда-то давно Мандельштам пытался определить, что такое филология, и у него получалась схожая картина.

Тоже библиотека. Тоже улица. Тоже вид из окна.

«…филология, - писал он в статье «О природе слова», - университетский семинарий, семья. Да, именно университетский семинарий, где пять человек студентов, знакомых друг с другом, называющих друг друга по имени и отчеству, слушают своего профессора, а в окно лезут ветви знакомых деревьев университетского сада».

Конечно, законопослушность поэта относительная.

И филология у него особенная - живое дело с выходом в сад, своего рода союз небольшой группы интеллектуалов и умников с окружающей их природой.

Журнал «Звезда» анонсирует смерть Бозио

Мандельштамовский текст вмещает в себя многое, не предусмотренное темой. И заметку в журнале Бирюч, и библиотеку, и звуки проезжающего обоза.

Помните «расширенное зрение» художника Михаила Матюшина? Особые надежды мастер связывал с «периферическими участками сетчатки глаза, которыми обычно пользуются в сумерки».

У Мандельштама часто возникала картина как бы стереоскопическая. Благодаря такому эффекту мы видим и героя, и поэта, и пространства вокруг них.

Неслучайно он скептически отзывался о причинно-следственных связях! Иное дело - ассоциативный ряд. Только прикасаешься к одному концу цепочки, как сразу возникает реакция на другом.

Тут все жанры хороши. Если не удалось чего-то сказать в стихах или прозе - можно воспользоваться журнальным анонсом.

В последних номерах за двадцать девятый и нескольких первых за тридцатый годы ленинградская «Звезда» сообщала о готовящейся публикации повести «Смерть Бозио». Странное это название помещалось в ряду куда более ясных заглавий. Тут были и «Поворот», и «Подъем», и «На боевых путях», и «Остановка в коммуне».

Произведения других писателей обещали если не подъем, то хотя бы прибытие к месту назначения, а мандельштамовское настаивало на бесповоротности и необратимости.

Как обычно, окружающие говорили что-то свое, а поэт - свое. Маловероятно, что его сигнал о помощи кто-то услышал. Трудно было прочесть эту шифрограмму без соответствующего «ключа».

Зато в прятанной-перепрятанной «Четвертой прозе» поэт обрисовывает свои перспективы прямо и недвусмысленно:

«Нет уж, позвольте мне судиться! - пишет он в те же зимние месяцы 1929 - 30 годов. - Уж разрешите мне занести в протокол! Дайте мне, так сказать, приобщить себя к делу! Не отнимайте у меня, убедительно вас прошу, моего процесса! Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится. То, что было прежде, только увертюра. Сама певица Бозио будет петь в моем процессе».

Следовательно, его продолжали мучить предчувствия.

Значит, он знал о том, что итальянской актрисе еще суждено сыграть свою роль.

Вокруг памятника

Помимо статьи в журнале «Бирюч» и заметки о Бозио в «Музыкальном обозрении» за 1847 год, существуют иные источники.

Кроме прогулок между библиотечными полками, следует назвать и маршрут в районе Выборгской стороны.

Сейчас уже не выяснить последовательности. То ли Мандельштам сначала нашел место захоронения, а уже потом что-то прочитал, то ли наоборот.

Как бы то ни было, но обойти надгробие Бозио на Римско-католическом кладбище невозможно. Оно, безусловно, присутствует в отношениях поэта с темой.

Есть такая актерская игра с воображаемыми предметами. В руках самого предмета нет, но фантазия бьет ключом. Как бы из ничего возникают контуры вещей, ситуаций и положений.

Можно было просто не заметить Холерного кладбища, расположенного бок о бок с Римско-католическим, но поэт решил его «разыграть». Сначала попробовал один раз, потом еще и еще.

Так появились «коричневые томики… с зачитанными в шелк заразными страницами, воинственные фиоритуры пожарных рожков, бешеная скачка в бараньих тулупах и касках».

Это и называется «мыслить пропущенными звеньями».

Еще раз назовем пропущенное.

«Пожар» свидетельствует о том, что сначала была библиотека рядом с пожарной каланчой.

«Холера» - о его прогулках вблизи Римско-католического храма.

Вот мы и приблизились к самому существенному пробелу контекста. Важнейшей подсказкой для Мандельштама оказалось само надгробие.

Дело в том, что фигур на саркофаге работы скульптора П. Коста не одна, а две.

У Бозио губы поджаты, а взгляд как бы отсутствующий. Зато скорбящая видит и чувствует все. Она прижалась к подруге, обвила рукой ее шею, положила голову ей на плечо.

Словом, одна устремлена в запредельное, а для другой нет ничего, кроме этого горя.

Плакальщица явно напоминает знакомую Мандельштама. Можно подумать, что это Лютик убивается по Бозио, по идее своей жизни, которую она не смогла опровергнуть.

2-Бозио-2

«Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку», - сказано в «Разговоре о Данте».