Ангел, летящий на велосипеде

Помните египетскую жрицу Варвару Матвеевну Баруздину?

Так вот и поэт некогда находился в толпе, в которой плещутся, вывариваются, рождаются на свет Божий важнейшие новости греческого государства.

Предположение о скандале

Если Будда и Христос - писатели, то перед кем тогда расстилает его брат белоснежные скатерти?

Мандельштама так и подмывало это благолепие превратить в прах.

Не без тайного удовольствия он намечал план действий и представлял поведение будущих жертв.

«Писателям, которые пишут заведомо разрешенные вещи, - провозглашал он, - я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове и всех посадить за стол в дом Герцена, поставив перед каждым стакан полицейского чаю и дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда».

Помимо обязательного для всех полицейского чая, некоторым полагалась ссылка.

Это, так сказать, персональное наказание, за особые заслуги перед литературой.

«А я говорю - к китайцам Благого, в Шанхай его…, - торопил расправу автор «Четвертой прозы».

По этой фразе можно догадаться, что же произошло.

Был удобный поместительный дом Александра Ивановича Герцена. Вот где «ощущение личной значимости» казалось само собой разумеющимся.

И вот этого дома нет.

И «ощущения личной значимости» нет.

«Александр Иванович Герцен!.. Разрешите представиться… Вы как хозяин в некотором роде отвечаете…

Изволили выехать за границу? Здесь пока что случилась неприятность…

Александр Иванович! Барин! Как же быть?! Совершенно не к кому обратиться!»

Вот что такое этот Шанхай. Теперь всякий растворен во множестве ему подобных. Это прежде уважали права личности, а теперь поклоняются коллективу.

Конечно, Осип Эмильевич жалеет не о бывшем особняке Герцена, но о завершении целого периода русской словесности.

Для того, чтобы в этом убедиться, надо опять перелистать Мандельштама.

Вот-вот, нашли: в статье о французском писателе Пьере Гампе говорится, что Максим Горький «…«босяков» посадил в почетном углу барского дома русской литературы».

Восстановив пробел, мы проникаем в подсознание поэта и с удивлением слышим нечто совершенно невообразимое.

Подобно ломовому извозчику, Мандельштам ругает своих коллег.

- Голь перекатная! - шумит он. - Босяки!

Как мы помним, поэт не ограничился этими определениями. На следующем витке движения своей мысли он еще добавил стакан полицейского чая и удар палкой по голове.

Скандал

Человек, неизменно предпочитавший мысль действию, все-таки смог осуществить кое-что из своего плана.

Произошло это в издательстве писателей в Ленинграде, в непосредственной близости от улучшенного его братом быта Клуба литераторов.

В апреле 1934 года Мандельштам в присутствии свидетелей дал пощечину Алексею Толстому.

Это, конечно, совсем не то, что он описал в «Четвертой прозе», но некоторое представление о скандале все же возникало.

Если приблизиться к пчелиным сотам или муравейнику, то сразу начнется переполох. Так же заволновались писатели после этой пощечины. Незамедлительно появились люди, готовые к мести.

- Выдайте нам доверенность на формальное ведение дела, - кричал известный романист. - Мы сами его поведем!

Оба эти события - и описанное в «Четвертой прозе», и произошедшее на самом деле - что-то явно напоминают.

Уж не знаменитый ли разгром в квартире критика Латунского? В ту страшную и веселую ночь летели стекла, качалась люстра, жалобно звенели струны рояля.

Кажется, Булгакову пригодилась не только идея разгрома, но и сопутствующей ему ссылки. Как это у Мандельштама? «А я говорю - к китайцам Благого, в Шанхай его». Эту интонацию можно услышать в словах Азазелло о бедном Степе Лиходееве: «Я это и говорю… Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы».

Впрочем, что ж тут странного? Михаил Булгаков и Осип Мандельштам - соседи по московскому писательскому кооперативу на улице Фурманова. Каждому из них ничего не стоило заглянуть к другому по какой-нибудь надобности: нет ли у вас хлеба до завтра? есть ли у вас свет?

В любом доме с удовольствием обсуждают соседей, а в писательском - больше других.

В апреле тридцать четвертого года только и судачили, что об этой пощечине. Большинство считало поступок истерической выходкой, но кое-кто многозначительно отмалчивался.

Михаил Афанасьевич Булгаков ничего не говорил, только улыбался своей знаменитой улыбкой, запечатленной на множестве фотографий.

Он знал, что ему еще представится случай высказаться на эту тему.

История проданного рояля

К своему счастью с Лютиком Евгений Эмильевич готовился так же, как к мероприятию в Союзе писателей.

Четкость - это вообще его сильная сторона.

Осип Эмильевич все никак не решался на поездку в Крым, а его брат только поинтересовался: где взять необходимые средства?

Как и подобает настоящему директору, он предпочитал деньги не вкладывать, а находить. Сумма на поездку оказалась точь-в-точь ценой рояля Юлии Федоровны. По случаю этого важного для дочери события она согласилась его продать.

Все просчитал Евгений Эмильевич. Например, настоял на том, чтобы в поездку взяли Асика. Присутствие мальчика должно было подчеркнуть серьезность его намерений.