Ангел Любви (Сборник)

Он донес ее сумку до машины и захлопнул дверцу. Слишком сильно и навсегда.

Она репетировала по двенадцать часов в день: станок, плавание, снова стала брать уроки французского, благо деньги были. И только ночами проваливаясь в пропасть сна, она просыпалась от холода. Никто не обнимал ее и не согревал своим теплом.

7

Антонов устал уже звонить. Забор на даче был высок не перепрыгнуть. Поэтому он взял Лешку, Серегиного брата, и они открыли ворота запасным ключом. В доме царил стойкий запах алкоголя. Сергей встал с дивана и попросив брата сходить за посудой, разлил водку.

Брат вскоре уехал. А они продолжали пить.

— Лева, я не могу без нее.

— Знаю, а в чем проблема, через три дня премьера. Цветы конфеты, шампусик.

— Я ее вот этими руками выставил из дома. Я дверь захлопнул, такое не прощают.

— Брось, любит, простит.

— А любит? Как она, ты ее видел?

Антонов только тяжко вздохнул и налил водку.

Они пили все три дня. В день премьеры сходили в баню, потом в салон, и надушенные, нагруженные цветами и шампанским явились в театр.

Это была она и не она. Его Варя любила не его. Страдала не за него и не с ним пила отравленное вино. Но боль от утраты любимой была настолько реальной, что он не смог выйти с цветами на заключительный поклон.

И они, как два придурка, пошли в гримерку. Там было еще две актрисы.

— Варя, ты суперски играла премьеру, — загрохотал с порога Антонов.

Сергей прятался за ее широкой спиной с корзиной роз.

— Антонов, где цветы?

— Варя целая корзина роз и мальчик курьер, — Лева подтолкнул друга вперед.

— Спасибо месиры, королева довольна, — опять чужим голосом, уже слышанным им в зале, заговорила Варя. — Сожалею у нас банкет для узкого круга, всего хорошего господа.

Сергей поставил корзину на столик, и резко развернувшись, вышел вон. Антонов побежал за ним.

На банкете Варя, пробыла недолго и поехала к Риме.

Объятья. Поцелуи в ухо.

— Ах, Варенька похудела, похорошела, ну как премьера, Яковлев говорит прекрасно. А мне афишу, ну ту со мной подарили. Ну ничего, вот вернусь месяца через три. Дети такое утомительное занятие.

— Ну, а я уйду в декрет.

— Да что ты, какая прелесть. И правильно в наши 32 (а самой 44) надо рожать. И мой Яковлев наконец — то счастлив.

Варя совершенно опустошенная возвращалась домой во втором часу ночи. У ее двери сидели на ступеньках Лева и Сергей. Она слегка покачнулась и они оба кинулись к ней.

— Зачем ты так много пила? — спросил он.

— Да я пила.

— Банкет закончился уже час назад, где ты была?

— Ребята спокойнее, спокойнее, сейчас зайдем, попьем чай.

— Я была у Яковлевых.

— А может у Яковлева в кабинете?

— Ну конечно, а каким местом я еще могла заработать себе роль.

— Ребята, вы совсем офанарели что ли.

Но Сергей уже бежал вниз по ступенькам.

— Чая не будет. — Лева помог открыть ей дверь, но она его не пустила. Он подождал и все равно позвонил, вот ведь гад какой.

Сергей с порога обнял ее и очень точно сходу поцеловал в губы.

— Тренировался?

— Всю жизнь!

Они стояли обнявшись. От такого любимого раньше запаха его духов Варю неудержимо тошнило.

— Ну, зачем, ты так пила — он умыл ее своей широкой ладонью сначала лицо, потом шею и стал спускаться рукой ниже.

Варя так боялась, что новый приступ токсикоза отпугнет его. Ведь он то уверен, что она пьяна.

Он уже обнажил ее опухшие и твердые груди и пытался их поцеловать. Но стон, нет не наслаждения, а боли остановил его. Он заглянул ей в глаза, в них были слезы. И он долго и так пристально смотрел, что Варя начала краснеть от смущения, вся до самой макушки.

— Любимая, скажи это то что я подумал, да?

— Да, что да?

— Что ты, мы беременны?

— Да мы беременны — засмеялась она.

— Ты, чудо, любовь моя, чудо …

Та, которая ждет

Он всегда звонил по телефону перед приездом, и едва успевал поднести руку к звонку, как всякий раз происходило необъяснимое чудо: дверь открывалась еще до звонка и ему навстречу сияли, эти по-детски распахнутые глаза. Эти руки на шее, горячее тело, доверчиво прижавшееся к тебе.

Ты — центр мироздания.

Он забывал, сколько ему лет, сколько дней Она без него. Она заводила старенький советский будильник, и они любили друг друга.

Говорили между ласками о его концертах, и о его новых, теперь уже дисках. О его детях, его маме, и снова о гастролях.

Были времена, когда Она тайком давала ему деньги, пряча их в задний кармашек брюк.

А теперь Он, оставлял: то в ванной, на полочке, то на подоконнике, между цветочных горшков, коробочки с турецкими побрякушками.

Они редко виделись, чтобы мужчина мог помнить эти мелочи. И очень удивлялся, когда женщина смущенно напоминала ему, что браслет, так заставивший его душу, стонать от подозрений, подарен им.

У него все меньше волос на голове, и седая, когда-то рыжая, борода.

У нее уже не проходящие морщинки в уголках глаз, обмякшие груди, губы.

Они начинали целоваться прямо с порога, словно боясь потерять хоть мгновение встречи. С годами поцелуи, как хорошее вино, так же кружили голову, вот только желание разгоралось так медленно, что появлялся страх и стыд: а вдруг, не пожалеет, не простит.