Ангел мой, Вера

Рыцари, подвиги, дамы – все это так и кружилось в голове Артамона, и на следующий день ему пришла в голову блистательная идея. После учений он подошел к Злотницкому и, стараясь говорить как можно беззаботнее, спросил:

– А что, Юзе, можешь мне наколоть буквы, как у тебя?

Злотницкий носил на руке наколотые порохом инициалы M.D., уверяя, что сделал татуировку в Париже, в честь красавицы актрисы, подарившей его своей благосклонностью.

– Э-э, да ты, капитан, гляжу, бесишься всерьез. Что хочешь?

– Вот так. – Артамон пальцем показал на кисти. – Латинскими буквами – «Вера».

– Уж сказал бы сразу – «верую», – пошутил Злотницкий. – Знаешь, чего тебе недостает? Рыцарского щита с гербом твоей прекрасной дамы.

Вечером к Злотницкому набилась компания – выпить еще раз за жениха, позубоскалить… Артамон выслушивал товарищескую болтовню благосклонно. Он не сомневался, что слухи уже дошли до Никиты, но не нашел кузена в явившейся к нему с поздравлениями толпе. Впрочем, и без Никиты доброжелателей хватало. Принесли шампанское, гитару, и пошел кутеж – видимо, товарищи решили устраивать мальчишник при каждой возможности. Злотницкий, еще сохранявший относительную трезвость, велел поставить на стол побольше свечей и принялся за дело: сначала накалывал иголкой контур каждой буквы, от большого пальца к указательному, потом острием прорывал кожу между точками и затирал ранки порохом.

– Это, верно, чтобы в ином месте не забыть, – сострил Волжин.

Гуляки примолкли – острота вышла чересчур соленой даже для подвыпившей компании.

– Вашу шутку, – не поворачиваясь, медленно и внятно проговорил Артамон, – я считаю в высшей степени неуместной. А вы сами как думаете?

Поручик, словно пригвожденный к месту этим вопросом, беспомощно покрутил головой. Дело, которое он, очевидно, рассчитывал свести к пикантной болтовне в мужском кругу, вдруг начало обретать для него нешуточный оборот. Ссору развел Александр Захарович. Он обнял брата за плечи, быстро сказал ему на ухо: «Полно, не сердись, видишь, он в стельку пьян», а поручику посоветовал:

– Вышли бы вы отсюда проветриться… что вам, места мало?

Поручик, которого столь недвусмысленно выставляли за дверь, точно маленького, покраснел, задумался, не обидеться ли, но лезть на ссору с Артамоном и доброй половиной офицеров не решился.

– А в английской армии, – задумчиво произнес кто-то, – я слышал, татуируют дезертиров и буянов. Накладывают такую штуку с гвоздями и бац молотком, потом…

Артамон понимал, что товарищи его «проверяют», нарочно рассказывают всякую чушь, а потому, прикусив губу, не сводил взгляда с Злотницкого и старался не вздрагивать, чтобы не испортить рисунка. Закончив, Злотницкий стер платком, смоченным водкой, с руки «пациента» кровь, перевязал кисть полосой чистого полотна и подмигнул:

– На вечную память.

С повязкой на руке Артамон проходил неделю; впрочем, и Вера Алексеевна с родными на несколько дней уехала погостить к друзьям на дачу. Чтобы видеться с ней хотя бы урывками, Артамон был готов совершенно жертвовать сном – отправляться на дачу вечером и возвращаться в казармы поутру к началу учений. Но кавалергарды ждали последнего смотра перед отбытием в Петербург, и ротный командир, что называется, натягивал удила. Штрафы сыпались на изрядно развинтившихся гвардейцев, как из мешка. Рисковать арестом за опоздание Артамон не хотел. Вдруг, пока он будет сидеть на гауптвахте, Веру Алексеевну увезут уже не на дачу, а в деревню? Прощай тогда возможность объясниться в ближайшее время… Оставалось ждать – и терпеть.

Дождавшись возвращения Горяиновых в город, он полетел к ним… и – о удача! – застал Веру Алексеевну, против обыкновения, одну в гостиной. Судьба решительно ему благоприятствовала.

Он сел… Любинька и Сашенька могли войти в любую минуту – в конце концов, их могли нарочно прислать родители, чтобы, самим не вмешиваясь в беседу молодых людей, не оставлять дочь наедине с гостем. Они поговорили о том о сем, о театре, о недавно прочитанных романах. Вера Алексеевна потянулась за книгой, желая показать понравившееся место. Артамон положил руку на подлокотник и словно невзначай слегка поддернул обшлаг, чтобы видны были синеватые буквы – Vera. Вера Алексеевна посмотрела на них, с тревогой перевела взгляд на собеседника…

– Что это?

– А вы не до-га-ды-ва-етесь?.. Это я для вас.

– Зачем вы?..

– А вы как думаете? Чтобы на всю жизнь, Вера Алексеевна. Я хочу ваше имя всегда носить…

– Зачем – на всю жизнь? – негромко спросила она и добавила: – Да ведь это, должно быть, больно…

– И вовсе нет – если об вас думать, ничего не больно. Я всегда вас буду любить… всегда. Как ваше имя буду носить на руке, так хотел бы и вас носить на руках всю жизнь, чтоб вы ножкой не запнулись.

– Надоест, Артамон Захарович, – поддразнила она.

– Что вы… я сейчас совсем серьезно говорю. Я люблю вас. Неужели вы не верите?