Ангел-мститель (СИ)

Черт, не могу! Не могу я оставить Татьяну один на один с таким известием. Но и сидеть здесь, ожидая, пока их карательное величество соизволит обратить внимание на мое существование, тоже больше не могу. Мне нужно что-то делать! Едем к Марине — может, в больнице от людей что-нибудь узнаем, раз на собратьев-ангелов рассчитывать нельзя. Опять.

Сдуру я сказал об этом Татьяне. И только потом спохватился, вспомнив о времени. Она, естественно, категорически отказалась остаться дома и отдыхать. С такой прытью ринулась к выходу, что чуть не упала, за стул зацепившись. Я едва успел подхватить ее, похолодев от мысли, что сейчас — не дай Бог! — еще с ней что-нибудь случится.

Пока мы спускались на улицу, эта мысль грызла меня, как собака сахарную кость. Святые отцы-архангелы, да что же вы меня за язык не остановили, когда я сказал, что мы едем к Марине? Что же вы меня не дернули за него так, чтобы разучился ляпать, не думая, первое, что в голову придет? Куда я ее везу, на ночь глядя — и это после того как Марина, с ее многолетним водительским стажем, в аварию попала? Но отступать было некуда — я уже хорошо знал это Татьянино выражение лица: сейчас ее вся контрольная комиссия в полном составе не остановит.

Только и оставалось, что погонять немного машину по двору, судорожно прислушиваясь к тому, как она руля слушается и не издает ли каких-нибудь подозрительных звуков.

И вот тогда-то у меня в голове и заклацало. Марина — которая уже много лет даже в магазин за хлебом на машине ездит. Марина — которая на моей памяти ни разу даже мимоходом правила дорожного движения не нарушила. Марина — которая за состоянием своей машины следит не менее скрупулезно, чем за порядком во всех остальных своих делах. Марина — которая попала в аварию… Не вяжется.

Пока Татьяна усаживалась в машину, я решил еще раз попробовать связаться со Стасом. Поспокойнее — сейчас важно не эмоции сбросить, а поставить его в известность о возникших подозрениях. В самом деле, уж очень кстати эта авария случилась — теперь Марина ничего не сможет предпринять какое-то время, каковое издательские аферисты наверняка весьма продуктивно используют, следы заметая.

Стас опять ничего не ответил. Вот гад! Я же сказал, что у меня есть новая информация в отношении Марины! Или его это дело уже не интересует? Сорвалась операция — Бог с ней, десяток других не меньшего внимания требуют?

Скрипнув зубами, я пошел стандартным путем.

— Мне нужно срочно поговорить с руководителем отдела внешней защиты, — процедил я сквозь зубы, обращаясь в неконкретную высь.

Ненавистный мне очаровательный женский голос жизнерадостно уведомил меня, что вышеупомянутый руководитель находится сейчас вне пределов досягаемости, но что моя заявка принята, и ему будет сообщено о ней при первой же возникшей возможности. Я уже по опыту знал, что дальше настаивать бесполезно.

Оставалось надеяться только на людей.

И не напрасно. И Татьяна всю дорогу ни слова не проронила, дав мне время подумать над тем, как ее, когда мы домой вернемся, побыстрее спать уложить, чтобы я смог к Стасу прямо в кабинет ворваться — там не спрячется! И в справочном окошке в больнице девушка сразу поняла, что мы не из простого любопытства ночью туда пожаловали — не стала возражать, чтобы мы на Марину хоть одним глазком глянули. И Маринина мать вняла голосу разума, когда я сказал ей, что от того, что она будет рядом с дочерью монументом скорби сидеть, лучше той не станет. И даже вредная такая тетка, которая в этих палатах, похоже, за порядком следит, только ради этого самого порядка и шикнула на нас — чтобы мы больную не потревожили.

А вот Стасу крупно повезло, что он в больнице на глаза мне попался — где же ему еще находиться, понимаешь! Устроился под дверью, сложа руки, как пень дубовый — как еще корнями в пол не пророс! В то время, когда меры нужно срочно принимать. Я, правда, и сам еще не знал, какие.

Чтобы определиться в этом вопросе, мне хватило одного взгляда на Марину. Когда люди находятся в бессознательном состоянии, даже во сне, у них вообще на лицах проступает какая-то беззащитность, которую они в часы бодрствования тщательно прячут от окружающих. Я это по Татьяне хорошо знаю — сколько лет по ночам за ней наблюдал. Но в случае Марины контраст между ее обычным выражением и тем, которое предстало моим глазам в той палате, был особо разительным.

У меня прямо сердце защемило при виде мирной Марины. Словно ее настоящей там уже и не было — или она где-то так глубоко спряталась, что живое, подвижное лицо ее превратилось в ужасающую своей невозмутимостью маску безмятежного покоя. У меня вдруг мелькнула мысль, а не за такого ли рода спокойствием скрывалась она от внешнего мира в той, прошлой жизни. И когда ее мать залепетала что-то о молодом, здоровом организме, на который уповают врачи — это и стало для меня той последней каплей.

Стас все это время как-то подозрительно молчал. И даже когда я яростно кивнул ему в сторону коридора, он последовал туда за мной все также без единого слова.