Я небрежно пожала плечами, сбросив с них заодно его руки.
— И мне… ни полслова… — выдавил он из себя.
Слава Богу! Сцена вернулась именно к тому сценарию, который я себе и представляла.
— Чтобы ты мне на месяц раньше эту истерику закатил? — перешла я в заранее продуманное нападение.
— На месяц? — снова задохнулся он, и вдруг схватил меня за талию и начал медленно поворачивать меня то вправо, то влево, старательно разглядывая меня в профиль.
— Ну, и что ты там увидел? — насмешливо спросила я.
— Ничего! — на лице у него появилось такое обиженное разочарование, что я расхохоталась.
— Хотела бы я знать, что ты хочешь увидеть в семь недель? — спросила я, утирая слезы.
— А когда? — выдохнул он с жарким любопытством.
— Ну, наверно, еще с десяток подождать придется, — неуверенно предположила я.
— Да? — Он вздохнул. — Ну, ладно…, - и затем притянул меня к себе, прижавшись щекой к моему животу и напряженно прислушиваясь к чему-то.
— И для этого еще рано, — усмехнулась я, обхватив руками его голову и еще крепче прижимая ее к себе.
В этот момент в животе у меня заурчало.
Его словно током подбросило — и на лице вновь замаячила тяжелая грозовая туча. Господи, а сейчас что такое?
— Ты когда в последний раз ела? — прорычал он.
— Утром, по-моему, — честно ответила и в очередной раз пожалела об этом.
— Как утром? — заорал он. — Как утром?! Ты должна принимать пищу каждые несколько часов, понемногу — мне Тоша рассказывал…
— Тебе Тоша рассказывал? — фыркнула, не выдержав, я. — А может, я лучше Галю послушаю? Или Светку? Или, еще лучше, врача? Может, я сама у них выясню, какую мне жизнь теперь вести?
— Света уже ничего не помнит, — безапелляционно заявил он. — А Гале самой постоянно напоминать приходится о режиме — мне Тоша расска… Неважно. А вот насчет врача — это ты правильно сказала. В следующий раз вместе пойдем.
— Что? — Я попыталась отстраниться. — Ты, что, опять каждый мой шаг собрался контролировать?
— Татьяна… — Он повернул голову и глянул на меня — снизу вверх, но с таким неистовым выражением, что ему даже нависать надо мной не потребовалось, чтобы я замерла.
— Ты же знаешь, — тихо и напряженно проговорил он, — что важнее тебя у меня ничего на земле нет. И не на земле тоже, — добавил он, смешно дернув носом. — Без тебя у меня здесь жизни нет. И не было — так, только одна работа. В тебе — смысл… всего этого, — он неопределенно повел вокруг себя рукой. — А теперь у меня два смысла жизни есть, — вдруг завопил он торжествующе, вскочив и притянув меня к себе, — две цели, две причины, два источника сил! И все они — в тебе, — тихо пробормотал он куда-то мне в волосы.
Уткнувшись носом ему в грудь, я не знала, что сказать. Такого я еще ни разу не слышала! Он говорил мне много красивых слов, сумасшедших слов, слов, от которых у меня конечности отнимались — особенно, когда в первый раз из своих заоблачных высот вернулся, и после свадьбы, и когда мы в первый раз после нее помирились, и после Нового Года, но такого… Что прикажете отвечать на простое и неприхотливое заявление, что в тебе скрыт смысл всей его жизни? Только и остается, что лицом к груди прижаться, чтобы не оторвал, чтобы не увидел, как оно горит — от смущения и удовольствия, и главное — чтобы не переставал говорить…
— Вот поэтому, — вновь послышался у меня над головой его голос, и по изменившемуся тону я поняла, что он сейчас продолжит говорить не совсем то, что мне и дальше хотелось бы слышать, — я очень прошу тебя — не злись, если я о чем-то буду тебе напоминать. Не злись, если я постоянно буду у тебя спрашивать, как ты себя чувствуешь. Не злись, если тебе покажется, что я слишком сильно тебя опекаю. Договорились?
Я неопределенно мотнула головой. Если бы речь шла о том, чтобы с ним не ругаться — тогда еще куда ни шло, но не злиться — это, знаете ли, просто нечестно. Сам-то даже и не заикнулся о том, что не будет больше на меня орать. И пусть даже и не думает потом меня к стенке припереть — когда голова у тебя плотно прижата к чьей-то грудной клетке, очень трудно утвердительный кивок от отрицательного рывка отличить.
К сожалению, то ли он мысли мои услышал (то-то ухом к голове изо всех сил прижался!), то ли уже успел изучить меня… немножко, но в голосе у него вдруг появилось безотказно действующее на меня мурлыканье.
— И самое главное, — вкрадчиво проворковал он мне на ухо, — я тебя прошу, я тебя просто умоляю… на коленях, — он придвинул ногой стул и стал-таки, подлец, на него на колени, не опустившись ни на миллиметр, — ничего больше от меня не скрывать. Я и так с ума схожу, когда не знаю, что с тобой происходит. И никуда больше сама не ходи, и телефон не отключай… — Похоже, он решил выжать из ситуации все, что только можно. — Обещаешь?
— Угу, — пробормотала я, зная, что наступит день, когда я прокляну себя за этот короткий звук. Но иначе список его требований мог оказаться куда длиннее…