Ангел на метле

– Родители в шоке, – говорила Лика, не обращая внимания на мои неуместные комментарии, – одна дочь на всю жизнь к кровати прикована, вторая убийца. Как с такой рядом жить? Они растерялись. Ну я им и помогла, Слава сучонку малую в Озерки пристроил.

– А где девочка сейчас?

Лика оставила в покое свои сальные волосы и сняла жуткий пуховик. Под ним оказалась мужская рубашка огромного размера, заляпанная разноцветными пятнами.

– Хрен ее знает, – ответила хозяйка, яростно расчесывая плечи, – небось в доме, их же навечно сажают.

– Навсегда? – отшатнулся я.

– В этом вся фенька, – кивнула Лика, – обычно суд навешивает срок, но рано или поздно он закончится, и заключенный выйдет на свободу. Угадай с трех раз, куда он попрет? Точняк! По месту прописки. Ну поставь себя на место, допустим, Егора Федосова, он про сынка уже забыл, сумел от всех правду скрыть, а здесь! Дзынь, дзынь в дверь! На пороге зэк в бушлате, в ноги валится, простите, родители, я вернулся! Круто, да? Если же он к Антонио попал – конец, считай, что похоронили живым, не выйдет оттуда никогда!

– Но ведь всякое случиться может, – пробормотал я.

– Например? – изогнула бровь Лика.

– Родственники умрут и платить за содержание не смогут.

– Антонио сразу большую сумму берет, вперед.

– А если он сам скончается, тогда что?

– Антонио? – растерянно переспросила Лика. – Не знаю…

– Ладно, а что, кроме тюрьмы, есть еще и каторга?

– Это ресторан, – сердито сказала Лика, – промежду прочим, идея Славы, он придумал. Богатых много, им все наскучило. Ну когда первый джип купил, круто! А если второй, третий… уже неинтересно. Хочется людям остренького. Как-то раз Слава мне рассказал про одного из наших, на зоне начальником был, в провинции. Стебную штуку придумал, за нехилые бабки дуракам приключения устраивал, в барак их пускал, вроде они срок мотать прибыли. Целый спектакль ставил! Впаяли тогда начальничку по самое не балуй, шума не захотели, под суд не отдали, втихую уволили. А Слава мне сказал: «Во кретин! Идея, правда, богатая! Хорошо бы гостиницу такую открыть и людишек на тур „Тюрьма“ зазывать».

Через три дня Новицкий снова вспомнил про свою идею, правда, на этот раз он отмел мысль об отеле.

– Лучше ресторан открыть, – мечтал следователь, – обставить его соответственно, шмон при входе, еда из мисок, официанты-надзиратели, карцер за курение.

– Кто ж туда пойдет? – выразила сомнение Лика.

– Полно народа, – азартно воскликнул любовник.

Но Солодкина осталась при своем мнении, ей эта идея показалась идиотской.

– Я бы ни за какие коврижки в такой трактир нос не сунула, – твердо сказала она.

Больше Слава о ресторане речь не заводил, а Лика забыла про эту идею. Вспомнила она про нее спустя пару месяцев после его гибели. Тогда еще Лика не пила, смотрела телевизор, читала газеты и в одном издании увидела сообщение об открытии ресторана «Каторга».

– Меня тогда как по башке треснуло, – говорила она сейчас, – наверное, Слава с Антонио идеей поделился, а тот ее в жизнь воплотил. Знаешь, я туда поехала.

– В ресторан? – удивился я. – Зачем?

– Из любопытства, – пожала плечами Лика, – убедиться хотела, что по-славкиному сделано. Мне там не понравилось ужасно, посуда как на зоне, обслуга хамит, а когда счет принесли, я ваще прифигела!

В кухне повисло молчание. Лика обхватила себя за плечи и затряслась в ознобе, я пытался найти нужные слова, открыл было рот, но тут хозяйка внезапно спросила:

– Понял?

– В принципе да, – осторожно ответил я.

– Значит, так и передай Антонио, – приказала Лика. – Солодкина все знает про тюрьму. Мол, может рот открыть и блямс устроить, пойдет в газету, натреплет с три короба! Давайте ее убьем! Да побыстрей.

По моей спине прошел озноб.

– Господи, Лика, что за ужас вы говорите! Зачем вас жизни лишать! Еще накличете беду!

Грязные пальцы с черными обломанными ногтями вцепились в мою руку.

– Значит, ты ничего не понял, – простонала хозяйка. – Мне без Славы тошно, хочу поскорей на тот свет, да не забирают. Бухать начала с горя, впервые на похоронах нажралась. Круто вышло, Лизка у гроба, и я невменяемая. Меня из-за этого из ментовки турнули. У Елизаветы денег лом, от папаши достались, поэтому ее народ уважал и прогибался. Наверное, к начальству нашему сходила и вопрос ребром поставила: «С какой такой радости госпожа Солодкина на гроб моего супруга бросалась?»

А я невменяемая была! Чего только потом не перепробовала, но ничегошеньки не берет! Сама не могу на себя руки наложить, боюсь. Расскажи Антонио правду, пусть он меня пристрелить велит. Эх! Я же беременна была, да только не родился никто!..

Солодкина встала, открыла холодильник, вытащила оттуда бутылку, наполненную мутной жидкостью, и принялась пить прямо из горлышка, изредка повторяя:

– Антонио должен меня убить! Я уже болтать начала! Да!