Ангел на мосту

У Стритера было сильное желание дать молодому человеку хорошую оплеуху, чтобы ему впредь было неповадно скармливать беспризорным кошкам горящие хлопушки. Но подобный поступок на глазах у зевак, явно сочувствовавших затее молодого человека, мог бы вызвать инцидент в международном масштабе. Стритер понял, что лучше не вмешиваться. Все эти люди, смеявшиеся проделке молодого человека, были хорошими, добрыми людьми, многие из них — нежными отцами. Два или три часа назад они, быть может, собирали фиалки на склонах Палатинского холма.

Стритер вышел на неосвещенную улицу и услышал за спиной топот копыт и погромыхивание сбруи; казалось, скачет эскадрон. Он посторонился и пропустил четверку пегих лошадей с черными султанами, запряженную попарно в погребальные дроги, за которыми следовала карета. Кучер был одет в похоронную ливрею и адмиральскую треуголку, из-под которой краснелась звероподобная физиономия пьяницы и конокрада. Дроги стучали, бренчали и грохотали по булыжнику так лихо, что, должно быть, порядком растрясли бедную душу, которую везли. Следовавшая за дрогами карета была пуста. Вероятно, друзья покойника опоздали или спутали число, или, как это сплошь да рядом случается в Риме, просто позабыли обо всей этой истории. Дроги прогромыхали дальше, в сторону ворот Септимия Севера.

И Стритеру вдруг стало ясно одно: он ни за что не хочет умереть в Риме! Он был совершенно здоров, и думать о смерти у него не было ни малейшего основания, и тем не менее его охватил страх. Вернувшись домой, он налил себе виски, разбавил его водой и вышел со стаканчиком на балкон. Застигнутый врасплох охватившим его непонятным чувством, он растерянно смотрел, как гаснет день и зажигаются уличные фонари. Нет, он не согласен умирать в Риме! Нелепая мысль о смерти — так он себя убеждал — могла вырасти только на стебле невежества и глупости, и этот его дурацкий страх есть всего лишь неспособность, неумение отозваться на жизнь. Он и стыдил себя с помощью доводов разума, и утешал повторными приемами виски, но в полночь проснулся от цоканья копыт и громыхания колымаги, весь в поту. Это тащатся назад дроги, конокрад и пустая карета, подумал он, и сейчас они проезжают под самым его балконом. Но когда он подошел к окну и выглянул на улицу, оказалось, что это всего лишь какие-то две пустые повозки возвращаются в конюшню.

* * *

Дядя Джордж прибыл в Неаполь во вторник. Он был в отличнейшем расположении духа и слегка возбужден. В свое заокеанское путешествие он пустился с двойной целью: во-первых, увезти Кейт и Чарли с чужбины и, во-вторых, отдохнуть впервые за сорок три года. Кто-то из его приятелей в Кресби, побывавший в Италии, составил ему маршрут: «В Неаполе остановитесь в гостинице „Рояль“. Сходите в Национальный музей. Виски будете пить в галерее Умберто. Ужин — в „Калифорнии“. Приличная американская кухня. Садитесь в автопульман Ронкари, отправляющийся в Рим по утрам. Вы поедете мимо двух занятных деревушек и осмотрите виллу Нерона. В Риме остановитесь в „Эксельсиоре“. Не забудьте заказать номер заранее».

Рано утром в среду дядя Джордж спустился в ресторан.

— Апельсиновый сок и яичницу с ветчиной, — сказал он официанту.

Официант принес апельсиновый сок, булку и кофе.

— А яичница с ветчиной? — спросил дядя Джордж. По тому, как официант кивал и улыбался в ответ, дядя Джордж понял, что тот ни слова не понимает по-английски. Дядя Джордж извлек свой разговорник, но не нашел в нем яичницы с ветчиной.

— Но веччини, веччини? — спросил он. — Но яиччи?