Ангел-наблюдатель (СИ)

Я вдруг подумал, что операция с детским домом на земле самой крупной до сих пор была. А сейчас мы с ребятами, похоже, оказались на пороге вообще беспрецедентной и небесно-земной коллизии. И хранители в ней, чует мое сердце, на земной стороне обоснуются. По привычке — по крайней мере, те, что в видимости трудятся. Вон на одних Анатолия с Тошей глянуть. Они, кстати, тоже никогда и никому талантами своих мелких не хвастались — я их у них и правдами, и неправдами выведал. А уж их возможная позиция в таком противостоянии разве что слепому в глаза не бросалась.

А кому придется меры против мелких принимать, если таковые сочтут необходимыми? Признав их враждебной нашему сообществу силой? А если хранители взбунтуются? На них, само собой, внештатники навалятся, но если они всерьез взбунтуются? Мои знакомые психи точно на полумерах не остановятся. Это что — мне лично их нейтрализовать придется? Или еще лучше — приказ отдать? Своими руками их темным на распыление? А если они у меня не поднимутся? Даже на Макса — он чего-то посветлел в последнее время.

Нужно было срочно разбираться в расстановке сил. На земле, между прочим — а это моя территория. Пусть только кто-то что-то вякнет! Но чтобы бросить на это дело все силы, мне просто необходимо было спокойствие на других фронтах. Снова пришлось наведаться к темным. Намекнуть, что в случае бунта на земле ответный удар хрястнет по всем на ней резидентам — без разбора. Привести в пример Макса. Уверенно бросить, что он наверняка не единственным творцом полукровки оказался. И недавно замолвленное перед снабжателями словечко пригодилось.

В общем, заключили мы временное перемирие. Они меня даже данными по своим, тоже обзаведшимся потомством, снабдили — под честное слово о непредвзятости при анализе информации. И кинулись мои ребята на землю — упреждающим катастрофу десантом.

В некоторые места и я наведывался — чтобы особо лихорадочный пульс своими руками прощупать. Но большей частью я засел у себя в кабинете, изучая разведданные и по крохам составляя карту горячих точек и прогноз развития событий в каждой из них.

Их количество — вот так, явно, на карте — привело меня в шок, распределение озадачило, степень накаленности заставила поморщиться. А вот взаимосвязь между некоторыми просто нервную дрожь вызвала. Похоже, не только мои знакомые готовились к обороне, и не только им пришла в голову мысль об объединении.

Проявлялись оба вида подпольной деятельности по-разному.

Одни семьи вели строго замкнутый образ жизни, скрывая свое детище от внешнего мира, как редкое сокровище от глаз завистливых соседей.

В других, наоборот, их ставили в особое положение — единственного наследника, к примеру, или единственного мальчика в сонме двоюродных сестер — и настраивали всех остальных членов семейного клана на защиту их интересов с самого их рождения.

В третьих их изо всех сил старались подогнать под рамки обычных детей, отдавая их в воспитание в закрытые учебные заведения — по возможности, со строгой дисциплиной.

В четвертых их пытались замаскировать, спрятать в толпе сверстников, и — при малейшем ущемлении их прав со стороны тех или взрослых — привлечь к таким случаям максимально пристальное внимание всевозможных обществ защиты детей, заранее обеспечивая широчайшую огласку любым, подчеркиваю, любым выпадам против них.

И многие из таких семей — в первую очередь, их ангельская часть, конечно — активно общались между собой. А в странах с развитыми технологиями коммуникаций так и вообще двадцать четыре часа в сутки. И не только друг с другом — нам удалось зафиксировать несколько фактов привлечения к такому общению и взрослых полукровок.

Когда ко мне поступили эти данные, я прямо кулаком по столу грохнул. Если мы такие контакты обнаружили, то наблюдатели и подавно. Почему до моего сведения не довели? Через мою голову компромат собирать? Не допускать меня к его проверке, чтобы и дальше нагнетать панику в нашем сообществе? Только избранные умы допускать к оценке мелких — а рукам, которым, в случае чего, ими заниматься придется, думать не положено?

Впрочем, после длительного и скрупулезного наблюдения за немногочисленными взрослыми ангельскими потомками, я с облегчением убедился, что никакие противоправные действия в вину им поставить как-то не получается. Обвинить, может, и можно, а вот уличить — не очень. Не нашлось ни одного неопровержимого свидетельства в пользу того, что они знают о своей сущности. Более того, знакомясь с материалами по их жизни на земле, я едва успевал давить ростки крамольных мыслей в голове.

Неприкаянными какими-то они оказались. Словно им места на земле не было. Среди людей чувствовали они себя неуютно — и дружеские и семейные связи рвались у них, как паутинка, если ею лодку к причалу привязать. И на работе — если им случалось, редко, правда, не свободными художниками, а в коллективе трудиться — их как будто вакуумная оболочка окружала.